Так вот, то, что эмоции могут быть оружием и лекарством, можно понять тогда, когда видишь их и чувствуешь. Знаешь, что такое эмоции и как они воздействуют. То есть прибор должен быть для обнаружения тонких эманаций. Он у всех есть — это наш ум. Его надо настроить и научиться распознавать качество эмоций, чувств, желаний. Научиться отслеживать, как они влияют на жизнь людей. Изучать это. Вообще пишем для исследователей, сталкеров, любопытных — короче, для живых, думающих и желающих проснуться тут и в других реальностях.
Глава 1. Хартум
Нескончаемая боль вконец заглушила рассудок — я забыла свое имя. Доктор в приемном покое понимающе смотрела на меня и ждала. По всей вероятности, частенько таких пациентов, не помнящих, но еще соображающих, привозят на «скорой помощи». Автоматика речевого аппарата выдала — Панова Елена Иосифовна. С местом жительства, в смысле продиктовать свой адрес, было сложнее. Кажется, я не вспомнила, и оставили это на потом. «Скорую» я вызвала только под утро — всю ночь пыталась безуспешно справиться с нарастающей болью, надеясь, что пройдет. Не прошла. Двое суток мытарства для постановки точного диагноза: наверно, врачи были не уверены и не хотели рисковать. С огромным усилием я вспомнила телефон подруги, чтобы сообщить, где я. Удалось, и то, наверно, потому, что звонила ей несколько раз накануне. Боль, которую не снимали обезболивающие уколы, постепенно стирала мне память. Мне, которая, один раз услышав номер — любой: телефона, машины, дома — запоминала его навсегда и не пользовалась записной книжкой. Память стиралась основательно и надолго. Наступало отупение.
— Через десять минут на операцию, — категорично заявила медсестра, открыв дверь в палату.
— Как?! Какая операция, зачем? — даже с отупевшим умом я была шокирована.
— Это необходимо и неотложно, — что-то вроде этого прозвучало в ответ.
Наркоз, небытие, пробуждение, палата, испуганные и сочувствующие глаза подруги, которой я дозвонилась, — она дежурила возле меня. Остальных родственников я не вспомнила, даже адреса, не то что телефоны.
Боль после операции была еще нестерпимее, чем до нее, даже маленький вдох-выдох приносил раздирающую боль. Вот тогда и научилась задерживать дыхание и мелко, неглубоко дышать. Прошло много лет с того случая, в какой момент это произошло, точно не могу сказать. Хотя само действие не забыть. В какой-то момент я провалилась куда-то, и мне стало очень хорошо и легко. Боль исчезла, тревога тоже, было как-то НИКАК. Прозрачно-белые шторы, которые были бесконечны в своей протяженности вверху и внизу. Они шевелились немного, словно под действием сквозняка. Мое тело, то есть я, находилась среди этих штор, а сквозняк очень сильно тянул меня ногами вперед. Тяга была сильная и повсеместная, и снаружи, и внутри. Холод и леденящий ветер, который раздувал шторы, а за раздутыми шторами были другие, еще и еще, и ничего кроме штор. И все это очень долго происходило на фоне полной тишины. Боль вернула меня в себя. Подруга, дежурившая возле меня, трясла за плечо. Теперь, после многих лет, стало понятно, что тогда это была очередная попытка сбежать из тела, которая не удалась. Поэтому там, в преисподней, никого не было — ни поющих ангелов, ни добродушных старцев. Меня никто не встречал. Путь мой на земле еще не был окончен, а только начинался.
Тогда, после операции, было очень больно и очень страшно жить. Полгода чувствовала себя полным инвалидом: дышать — больно, спать — больно, ходить — больно, кружку с чаем поднять — нет сил. Плюс к этому все отношения с близкими людьми вокруг стали меняться, и, как вы догадываетесь, не в лучшую сторону. Ад снаружи и ад внутри. Каким там чистилищем после смерти нас пугают? Все давно уже в нас и вокруг нас, просто не хотим это осознать. Описываю это не для сочувствия или с умыслом кого-то обвинить. Нет. Для того, чтобы показать, до какого состояния надо довести человеческое существо, чтобы оно задумалось: «А почему так больно жить? Что я делаю не так?» И начало просыпаться от собственных иллюзий.
В то время, ощущая себя бессильной, я приготовилась жить недолго — столько, сколько протяну. Наверно, это меня и спасло. Перестала цепляться за мир, за отношения, за чувство справедливости, радовалась каждому прожитому дню. Память прежняя не восстанавливалась, пришлось завести записную книжку. «Крыша» сильно «подъезжала» — страшно было оказаться в психушке. Так понемногу тело пришло более-менее в норму. Снова начала пытаться повернуть мир в свою сторону — делать, думать, эмоционировать так, КАК Я ХОЧУ. Мир на это отвечал болью. Это сейчас понятно, почему, а тогда я кричала: «За что, я ничего такого не сделала, почему так больно живется? Почему не выполняются мои желания? Я всего-навсего хочу быть счастливой. Только не знаю, как». И в очередной раз, когда жизнь опять загнала меня в тупик, я сдалась. Несколько дней я рыдала и взывала к высшим силам с просьбой: «Ответьте, почему мне так больно жить, что делать, как быть?» В то время все было плохо. И здоровье, и отношения, и работа, и деньги, и друзья, которые предавали, и ум, который метался, как бешеная обезьяна.