Тьфу! Тьфу! Тьфу!.. Ну и засранка ты, Майка! О чем думаешь-то? А Ваня? Любимый, единственный?.. Что единственный — да… Он же — первый. А вот любимый ли?
Я подумала так и сама вздрогнула от собственных мыслей. Даже озноб пробил. Разве я не люблю Ваню? А… разве люблю?..
Мне стало вдруг так непередаваемо страшно, почти жутко, что я остановилась, втянув голову в плечи. Боже мой, ведь я, похоже, и впрямь… не люблю своего мужа… Я даже вспомнила о нем не сразу, представив себя в объятиях Матвея Михайловича. И вообще… О Ваниных-то объятиях я давно мечтала? Ох давно!.. Да и мечтала ли? Мне ведь тогда больше другого хотелось — нежности, ласки, чтобы рядом был не просто мужчина, а друг — большой, добрый, настоящий, с которым можно и беззаботно подурачиться, и уткнуться в плечо в минуты тоски, и совета спросить, и горем-радостью поделиться… О сексе как таковом я особо и не думала никогда. А Ваня как раз о нем только, похоже, и думал.
Ворвался в мою жизнь — огромный, сильный, бесшабашный и веселый, заграбастал меня, завладел и душой, как говорится, и телом. Только вот нужна ли ему была моя душа? Тело — да, он от него оторваться не мог поначалу. А мне это совсем удовольствия не доставляло. Ну ничуточки! Только и приходилось, что притворяться. Ведь я Ванечке не хотела огорчений доставлять ни в чем… А потом… Было как-то пару раз, когда я что-то начала чувствовать, когда казалось, что вот еще чуть-чуть — и я полечу, оторвусь от земли, растворюсь в ночном небе!.. Но нет, не смогла взлететь.
Нет, вру… Один раз взлетела. Но не с Ваней. Нет-нет, я мужу не изменяла ни разу! Да и случилось это еще до знакомства с ним. Странно звучит, но «взлетела» я, когда падала… Я тогда на сессию в Питер отправилась. И самолет в грозу попал. В иллюминаторах — густая чернота, разрываемая молниями — такими близкими, что оглушительный треск не отставал от вспышек ни на секунду; самолет дрожит, словно замерзшая собака; пассажиры примолкли, вжались в кресла, многие глаза ладонями закрыли… А мне внезапно стало и жутко, и сладко, словно я вот-вот что-то невероятное, сверхъестественное должна была получить. И получила. Самолет попал в страшную турбулентность, началась такая болтанка, что попадали сумки с полок, пассажиры (и не только дамы) подняли визг… А потом двигатели вдруг жалобно всхлипнули, и самолет стал падать. Что называется, камнем. Сверху выпрыгнули кислородные маски, что не успокоило, а лишь добавило паники. Тут уже не только визг — невообразимая какофония воплей и причитаний началась. Разумеется, все прощались с жизнью. И я в том числе. Только мне стало отчего-то не страшно, а как-то… небывало волнительно, что ли… При свободном падении и так-то почти невесомость образовалась, а я и без того стала вдруг невесомой, словно тело мое полностью растворилось в черной жути неба. И только низ живота налился внезапно сладко-горячей тяжестью, которая запульсировала, собравшись в одну-единственную ослепительно-жгучую точку, в которую и превратилось в тот момент все мое естество. Я наполнялась блаженством столь быстро, в такт учащающейся пульсации, что понимала — еще чуть-чуть, и я не выдержу, лопну, взорвусь! Так и случилось. И без того ярчайшая точка моего «я» вспыхнула на мгновение еще ослепительней и разлетелась миллионами искрящихся брызг. Наверное, так в незапамятные времена образовалась Вселенная. А я умерла. И если смерть — действительно такое блаженство и счастье, то я готова умирать бесконечно!.. Когда — через десяток секунд, минуту, час, не могу знать, ведь там не было времени, — я открыла глаза и вновь смогла что-то видеть и слышать, самолет уже выравнивался, натужно ревя двигателями. Я очень удивилась, ведь в том, что смерть уже наступила, я тогда не сомневалась. Но я жила, и мне это тоже понравилось. По телу разлилась теплая усталость, а внизу живота, уже едва ощутимо, продолжало мягко пульсировать сладкое блаженство. Я откинулась в кресле и снова закрыла глаза. Теперь я знала, что умирать совсем не страшно.
А с Ваней… С ним не было ничего похожего. Ну вот кроме двух-трех раз, когда что-то чуть-чуть во мне шевельнулось. Хоть надежда появилась, обрадовалась я, что не фригидная какая-нибудь, неполноценная. Но Ванечка… Он стал желать меня все реже и реже. Правда, некстати подвернулась беременность с осложнениями, а потом — Сашка малюсенький, ночи бессонные, дни суматошные, когда ночью кроме как поспать хотя бы пару часиков уже ничего не хочется. Вот Ваня и… Или не поэтому? Просто перестала я быть для него привлекательной и желанной…
Нет, не хочу так думать! Все наладится! Вот свекровь согласилась с Сашкой посидеть годик, чтобы чуть-чуть подрос, хоть бы до трех годиков — там и в садик бы стали ходить… Зоя Сергеевна молодец, спасибо ей, — я всего год не работала. И даже умудрилась учебу не бросить… А чего мне это стоило? Самое обидное, что Ваня тех подвигов совсем не оценил. Он вообще на мою учебу косо смотрел. По-моему, ревновал даже. Как же, он — простой заводской электрик с ПТУ за плечами, а жена — высшее образование получает, в начальники метит! А потом скажет: катись-ка ты, Иванушка, колбаской, ищи дуру себе под стать, а я себе образованного и видного найду. Такого, как Матвей Михайлович, например.