Пробуждение
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Родился и вырос Илюшка в большой казачьей семье. Самым главным в доме был дед Никифор, по отчеству Иванович. Прожил он более девяноста лет, не потеряв ни одного зуба, и почти до самой смерти ездил за Урал косить для коров траву свежую, чтобы больше молока давали. Была еще бабушка Марина. Илюшка запомнил ее потому, что она стегала его хворостиной за то, что ябедничал дедушке. Смутно помнил Илюшка, как легла бабка Марина в белый ящик совсем сердитая… Так и унесли ее в церковь. Назад не вернулась, говорили, что жить туда переселилась. Хорошо это — стегаться не будет. Осталась дома славная горбатая тетушка Аннушка. Слышал Илюшка от старших сестренок, что Аннушка, когда была маленькой, помогала деду возить с Урала воду на паре большерогих быков. Возле станицы Петровской Урал бежит под кручей. Дед, держа налыгу, шел возле быков, Аннушка позади, ведерко все подставляла под тоненькую из-под крана струю. Заигралась и не заметила, как при подъеме бочка сползла с дрог и придавила ее, а дед не подоспел вовремя… С тех пор так и осталась калекой.
Дом у Никифоровых деревянный — две горницы и двое сеней. В одной большой горнице спали отец с матерью, в другой все остальные, с дедом Никифором во главе. Мать Илюшки тоже звали Аннушкой, отца Иваном. Детей-то было, как горшков на печке: шестеро больших — двое братьев, четыре сестры и двое малышей. Всего у Илюшкиной матери было четырнадцать детей, а выжили восемь. Горница, где ютились зимой ребятишки, по самую голландку была перегорожена крашеными досками. За перегородкой спал дед Никифор — раньше с бабкой Мариной, теперь один. Остальная мелочь и старшие вповалку на разостланной по полу большой серой кошме. Зимой из сеней через дверь поддувало, укрывались бараньими тулупами — если отцовский и дедушкин, то один на двоих. Уткнут носы в мягкую шерсть и спят себе, пока кто-нибудь утром не стащит тулуп. С ребятишками спала и тетка Аннушка. У нее было свое одеяло — теплое, ласковое, выстеганное из верблюжьей шерсти. Илюшка часто залезал под него, чтобы согреться у тетушки под бочком. Она нечаянно и головку погладит, и сказку расскажет. Вечером в горнице тепло, да еще надышит самовар, за которым любит сиживать дед Никифор. По его строгому наказу голландку топят два раза — утром и вечером. Калят жарко: таволжанником, бобовником, чилигой — вперемежку. Хворост этот густо растет по берегам Урала. Рубят его осенью по мерзлой земле или косят маленькими литовками. Привозят и наваливают ометом вровень с амбарным коньком.
Амбаров у Никифоровых два, и оба каменные. Плитняка вокруг полно. Раскопай любой бугорок — вот он и камень. Даже вход в церковь плитняком выстлан.
Была еще теплая и тоже из камня овчарня с плоской, как поветь, крышей, выстланной дерном. Летом там росли лебеда, паслен и высокие, веселые подсолнухи — это старший брат Минька насовал туда сырых семечек, вот они и росли на солнечном приволье воробьям на радость. Хлевы для коров и конюшня для лошадей сделаны из обмазанного глиной плетня. Рядом два навеса — повети. Зимой туда метали сено, а летом сушили траву для коров и рабочих лошадей. Всю свою жизнь дед хотел иметь самых хороших лошадей, мечтая хоть маленько перещеголять Полубояровых, у которых нагуливались целые косяки тонконогих диковатых коней. У деда же был старый, как и он сам, большущий, злой мерин Сивка. Ребятишки боялись к нему подходить, потому что он кусался, а может, только пугал, чтобы не очень-то к нему маленькие приставали. Ведь больших-то не трогал… Была еще длинная, задастая, темно-бурой масти кобыла Машка — покорная, ласковая, с широкой, мягкой спиной. Дед оберегал ее и запрягать не всегда велел. Минька на ней бороновал, даже Илюшку не раз на спину подсаживал. Машка была самая настоящая побирушка-кусочница. Стоило уйти от стана, она тут же припрыгивала к балагану, вытаскивала мешок с калачом и принималась его потрошить.
Водил дед Машку в аулы, к каким-то необыкновенно породистым жеребцам. От нее родился Лысманка — высокий гнедой жеребенок с белой, продольной на лбу лысиной. На следующий год принесла Машка голенастого, совсем неуклюжего жеребчика Бурку. На его ноги-растопырки Илюшке и глядеть-то не хотелось, а все расхваливали! Это было последнее Машкино потомство. Однажды в поисках хлеба ночью Машка свалила стоявшую позади балагана литовку. По несчастью, ручка окосева зацепилась за путо, а лезвие резануло по сухожильям — выше щетки. На рану жутко было смотреть. Все лето Машка прыгала на трех ногах, а осенью отдали ее татарам на махан.