— Если надо, я готов еще раз исповедать свои грехи…
— Не хочу. Я не поп… Мне просто не по душе твоя дикость, — жестко сказал секретарь волкома. — Выстрел, какой бы он ни был, никого еще не делал счастливым…
— Какое там счастье!.. Я понимаю, что поздно оправдываться… Но неужели я не вправе был взбунтоваться?
— Ты хочешь, чтобы я подошел к тебе с другой стороны? Изволь. Обязан был уберечь жену. А если она оказалась дурочкой, разглядеть должен. Вот Анна Гавриловна всех разглядела, взбунтовалась и не думала ни о каких правах. По выдержке, силе воли, а может, и по уму она звездочка не последней величины… — Ефим Павлович встал и прошелся по кабинету легкой, невесомой походкой бывалого кавалериста.
Илья понял, что он видел Аннушку, а может быть, и побывал в Чебакле.
— Анну Гавриловну мы приняли в партию, и она будет заочно учиться в ветеринарном институте.
— Рад за Аннушку.
— Я тоже, — ответил Ефим Павлович и улыбнулся.
22
Уходя от Бабича, Илья уже не ощущал прежней тяжести.
По совету Андрея Лукьяновича, он запретил себе думать о случившемся. Все ушло в прошлое…
Передав дела новому хозяину — Государственному банку, Илья решил ехать в Зарецк и разыскать там Олю Башмакову.
Остановился он в гостинице — бывших номерах домовладельца Коробкова, — в люксе.
Школу, где работала Оля, он нашел быстро.
В ожидании конца урока Илья сел на школьном крыльце, недавно выкрашенном желтой краской. Широкая площадь с клочьями сена, старый собор с зелеными куполами, гостиница из красного кирпича озарялись теплыми осенними лучами.
Осколком отживающего нэпмановского времени по площади унылой трусцой проехал извозчик на пролетке с кожаным верхом. Ветерок замел следы резиновых шин и засыпал остатками звонкой осенней листвы.
Прозвенел звонок. Орава истошно галдящих наголо остриженных мальчишек шустро скатилась с крыльца и рассыпалась на плотно утоптанном школьном пятачке. Нелепо размахивая руками, они прыгали, садились друг на друга верхом.
Наконец на крыльцо вышла Оля. Зеленая куртка была небрежно накинута на плечи. Не виделись они почти год. Илье показалось, что она выросла и похорошела. От волнения и студеного воздуха лицо ее стало румяным.
— Милый шиханский банкир! Какими судьбами? — Она подхватила Илью под руку и повела вдоль решетчатой ограды школьного палисада. — Как хорошо, что ты зашел!
— Уезжаю. Вот и зашел попрощаться, — ответил он смущенно, потому что за спиной пронзительно орал мальчишка:
— Тили-тили тесто — жених и невеста!
Румянец еще сильнее обжег Олины щеки; повернув голову, она крикнула:
— Замолчи, Бирюков, и приготовь свои большие уши!
— Ура! Ура! — подхватили мальчишки. — Бирюку будут уши драть! Рвать! Драть! Напрочь оторвать!
— Вы и на самом деле треплете их за уши?
— Не всех… По выбору… — ответила она, глядя на Илью своими вишневыми глазами, и добавила: — Тех, кого шибко люблю…
— А работу свою любите?
— Еще как!
Она помолчала.
— Скажи, Илюша, тебе действительно хотелось видеть меня?
— Очень, Оля! — быстро ответил он, потому что это была правда. Сердце ликовало: Оля обращалась к нему, как к близкому человеку.
— Когда ты уезжаешь?
— Скоро… — неопределенно ответил он.
— Как скоро?
— Может быть, завтра…
— Завтра? — Оля сразу погрустнела. — Где мы встретимся? Говори скорей, а то я опоздаю на урок.
— У входа в гостиницу.
— Нет, это не совсем удобно. Лучше приходи сюда, к школе, посидим на крылечке. — Она помахала рукой и убежала.
Вечером Илья надел свой лучший костюм, легкое темно-синее пальто и пошел к школе.
Олю он увидел издалека. На ней была круглая шапка-кубанка из коричневой бараньей шкурки, короткий, из синего кастора полусак, отороченный такой же мерлушкой. На ногах модные по тому времени остроносые сапожки из желтого хрома, над которыми долго, на его глазах, трудился Евсей Назарович.
Илье хотелось броситься к ней навстречу и рассказать все начистоту о своей боли, которая еще не утихла. Только она могла понять его правильно.
Точно угадав его мысли, Оля сказала:
— О том, что с тобой случилось, мне написала подруга и мама. А что произошло с женитьбой, наверное, было неизбежным, что ли… — Повернувшись к нему, она не спускала с его лица пристального, изучающего взгляда.
Многое хотелось сказать ей, но Илья не смел. Одно знал твердо: что забыть эту девушку ему будет невозможно. Комкая в кармане носовой платок, Илья устало опустился на верхнюю ступеньку школьного крыльца. Оля села рядом.