Осенний вечер был тихим, светлым. В домах и на улице начинали вспыхивать редкие огни.
— Как там мои батя с мамой?
— Все по-прежнему.
Незаметно разговорились. Стали вспоминать о жизни в Шиханской, о доме отдыха.
— Ты тогда торопилась домой, сапожки вот эти хотелось примерить. А мне нужно было почитать тебе свои дневники… Так получилось, что и адреса твоего не успел записать… А там учеба, дела…
— Ты как будто оправдываешься… Ничего не поделаешь, меня всегда домой тянет. — Оля вздохнула. — Еще летом, когда ты потерял казенные деньги, я чувствовала, что в твоей женитьбе не все было искренним и чистым… Ты меня прости за этот разговор. Я всегда говорю, что думаю.
— Это хорошо, Оля! — От ее слов в душе у него что-то дрогнуло.
В казарме кавалерийского полка проиграл вечернюю зорьку трубач.
— Мне пора, Илья Иванович… Дома ворох непроверенных тетрадей. Если ты не уедешь, завтра заходи. Поговорим… — Она провела теплой, ласковой ладонью по его лицу и, легонько пожав ему руку, исчезла за школьной дверью.
…Из города Илья уехал ночным поездом. Он не мог позволить себе остаться даже на один день. То, что произошло за последнее время, пока не давало ему права на это. «И как было бы хорошо и чисто…» Боль от таких слов не утихала. Он с грустью отдался облегчающему чувству свободы и временного отдыха. Так было и в Петровке, когда они с братом засевали последнюю десятину, вытаскивали бороны на межу, складывали на телегу и ехали домой, где их ждала горячая баня, хрустящий березовый веник, улыбки родных и близких, сующих им в руки чистое белье и кусок мыла. Тогда он знал, что завтра не надо вставать рано, идти по холодной росной траве, искать в утреннем тумане посапывающих на пригорке быков и тащить за рога к ярму. Это был радостный отголосок светлых воспоминаний, которые еще нередко вспархивали в сознании, как под ногами степные перепела, покидающие весенние гнездовья. Уезжая, он надеялся на будущую встречу, а надежда — одно из самых прекрасных человеческих свойств.
Поезд мчался вперед, покачивался и потрескивал старенький вагон. В окно врывался знакомый горьковатый дымок, напоминающий родную уральскую степь.