Хью оставил Мартина стеречь лошадей и, не зная, чего ожидать от этой встречи, вошел в замок. Он назвал себя лакею, дежурившему у апартаментов Кенби, и был немедленно препровожден внутрь. Едва войдя в переднюю, Хью услышал громкие и сердитые мужские голоса. Спорящих не было видно; голоса, похоже, доносились из комнаты в конце небольшого коридора. Лакей попросил Хью следовать за ним и направился к двери, за которой слышался шум. Пожилой седовласый лакей был, по-видимому, глуховат, поскольку, казалось, не замечал брани, отчетливо слышимой в коридоре.
Чем ближе Хью подходил к двери, тем яснее становилась перебранка. Пронзительный голос выкрикнул:
– Не забывай, что мы твои сыновья! А он – выродок, и его мать – дочь подлого браконьера!
Другой голос, звенящий от злости, вторил ему:
– Ты позоришь нашу умершую мать!
Хью отчетливо слышал спор, и каждое долетевшее до него слово ранило его душу. Волна гнева захлестнула молодого человека, пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Он ругал себя за то, что явился сюда.
Когда Хью подошел к двери, он уже задыхался от ненависти, кровь бешено стучала у него в висках.
Лакей просунул голову в дверь и неожиданно громким голосом объявил:
– Хью Локстон, милорд.
В комнате воцарилась тишина. Лорд Уильям Кенби первым пришел в себя.
– Так ты Хью Локстон? – сказал он. – Входи. Ты помнишь хоть немного моих сыновей, Гилберта и Уолтера?
Каждой клеточкой Хью ощущал враждебность молодых людей. Он вошел и церемонно поклонился. Он знал их достаточно хорошо, и, судя по словам, которые невольно услышал из коридора, со временем они не стали относиться к нему лучше. С некоторым чувством удовлетворения он отметил, что на полголовы выше любого из них.
Старший из братьев Кенби, Гилберт, был крепкого сложения и грозен с виду. С лицом, потемневшим от гнева, он не отрываясь смотрел на Хью. Не отличавшийся быстрым умом Уолтер, с рыжеватыми волосами и торчащим на тонкой шее кадыком, что-то бормотал себе под нос, изображая праведное возмущение.
– Мои сыновья прибыли сюда с Севера, чтобы присутствовать на собрании парламента, – заметил Кенби с кривой улыбкой и многозначительно посмотрел на Гилберта и Уолтера. – Сегодня они посетили меня, желая проверить, в своем ли я уме, коли решил признать тебя, после чего немедленно удалятся.
При этих словах Гилберт с угрожающим видом шагнул к отцу:
– Не делай этого, отец, предупреждаю тебя!
Уильям Кенби яростно набросился на старшего сына:
– Ты смеешь угрожать мне, тварь неблагодарная? Что бы ты имел, если бы не я? Был бы нищим!
– Неправда! – парировал Гилберт. – Все, чем ты владеешь, получено в приданое за нашей матерью!
– А если бы я тридцать лет не заботился о сохранности владений? Кто бы ими теперь распоряжался, ответь мне?
– Умоляю тебя, отец! – тонким голосом крикнул Уолтер; его жидкие рыжеватые усы дрожали от волнения. – Бог еще может простить тебя за грех, который ты совершил по отношению к нашей матери!
Тяжелое лицо Кенби побагровело.
– Убирайтесь! Вон, оба! Видеть вас не желаю!
Его сыновья ретировались, не преминув напоследок выкрикнуть очередные угрозы. Последнее слово осталось за Гилбертом, покинувшим комнату со словами:
– Ты отдаешь сынку шлюхи то, что принадлежит нам по праву рождения!
Выкрики разъяренных братьев продолжались до тех пор, пока Уильям Кенби с силой не захлопнул дверь. Но еще какое-то время – пока молодые люди шли по коридору к выходу – можно было слышать их негодующие голоса.
В комнате повисла тяжелая тишина. Кенби облегченно вздохнул, повернулся к Хью и сказал с улыбкой:
– Сейчас они артачатся, но скоро станут как шелковые. Иного выбора у них нет. – Он остановился перед Хью и мгновение изучающе смотрел на него. – Тебе известно, что я твой отец?
– Мне это говорили, милорд. – Мускулы лица свело от напряжения, и он едва мог разлепить губы, чтобы произнести эти слова.
Кенби медленно обошел его, ища в облике молодого человека сходство с собой.
– Тебя не удивило, отчего это вдруг я предложил признать тебя? – спросил он.
– Надеюсь, вы объясните причину, если пожелаете, чтобы я знал ее.
Кенби улыбнулся, не столько довольный, сколько удивленный смелой речью молодого человека.
– Я слышал, тебя посвятили в рыцари?
– Восемь лет назад, милорд.
– Значит, ты хорошо служил Невиллам?
– Я добился этого собственными усилиями, а не благодаря чьей-то милости.
Кенби заметил, с каким достоинством юноша произнес эти слова, обратил внимание на твердую линию его подбородка. Интересно, гадал он, это упрямство или обида за унижения детства?
– Без моего вмешательства, – напомнил он, – ты был бы крестьянином и ходил бы за плугом, а не махал мечом.
Хью почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
– К этому вас побудила забота о собственной душе, а не любовь ко мне.
– Может быть, и так, хотя это не преуменьшает значение того, что я предлагаю тебе: ты станешь законным Кенби, получишь мое имя!
Было время, когда Хью с радостью заложил бы душу дьяволу за привилегию носить имя Кенби. Но с тех пор миновали годы.
– У меня есть имя, милорд, и имя это – Локстон, – спокойно ответил он.
– Ты – самонадеянный щенок, – презрительно фыркнул Кенби. – Имя тебе нужно для того, чтобы достойно жениться. Если мое предложение тебе не по душе, можешь убираться! Вот дверь. Я тебя удерживать не стану. Что же ты не торопишься?
– Вы вызвали меня в Виндзор не для того, чтобы тут же прогнать, – с достоинством ответил Хью, глядя ему в глаза. – Мы попусту теряем время. Чего вы хотите от меня?
Кенби отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку, тронувшую его губы, и посмотрел на зеленые пологие холмы и голубое небо, раскинувшееся над ними. Наконец-то, к своему удовлетворению, он обнаружил намек на свой характер, увидел, что в этом дерзком юноше течет его кровь.
– Одну из фрейлин королевы хотят выдать замуж, – сказал он, не поворачиваясь. – В приданое дают поместье, которое, правда, находится далеко, на северной границе, зато к нему предлагается две тысячи фунтов золотом. И вдобавок – бенефиций [Бенефиций – церковная доходная должность в католической церкви. (Здесь и далее прим. пер.)] с соответствующими владениями. Мне сказали, что доходы аббатства составляют пятьсот фунтов в год. – Помолчав минуту, Кенби добавил: – Поместье называется Эвистоун и граничит с моими владениями в Редесдейле.
– У вас двое сыновей, почему вы не предложили этого одному из них?
– Так распорядилась судьба, – ответил Кенби, отходя от окна, – они уже нашли себе жен: одна – наследница Пирси, другая – дочь лорда Мобрей.
Хью стало жарко. Но он все еще был зол.
– Как мне могут предлагать церковный приход? Я же не духовное лицо, а если приму ваше предложение, то к тому же буду женатым человеком.
– Не приход, а аббатство, – поправил Кенби. – Подобное совмещение – не такая уж невозможная вещь, – проговорил он, подчеркивая каждое слово. – Тебе, безусловно, следует знать: что угодно нашему повелителю Болинброку, то угодно Господу.
Хью все понял. Недоверие его возросло еще больше.
– И кто же она, эта фрейлина королевы?
Кенби остановился у стола и нетерпеливо забарабанил пальцами по столешнице.
– Племянница Арно де Северье, представителя французского короля в Англии.
– И ее семья одобрила сговор? – подозрительно спросил Хью.
– Да! – мгновенно ответил Кенби. – Они жаждут найти для нее достойную партию. – Он помолчал, задумчиво глядя на внебрачного сына и размышляя, как сообщить ему о тяжелом состоянии невесты. – Конечно, они ставят определенные условия. Они хотят быть уверены, что о ней будут заботиться, и тебе придется дать клятву, что увезешь ее на Cевер, подальше от двора.