На улице было полно людей. Сегодняшнее событие разлетелось по долине — Джал’най и ранее творила всякие потешности, но в этот раз она превзошла саму себя. Внешний возглас недовольной толпы стремился отвлечь Алану от мыслей, но она не предаваясь этому порыву закрыла глаза и начала молиться.
Рана на плече Тапала смердела — стрелы, вероятнее всего были старые и потому заржавелые. Видимо ее мать поспешила вытащить эту стрелу сама и попыталась обработать рану, но этого к сожалению было недостаточно. Алана надавила пальцем на рану — выбежала темная густая кровь, с гноем. Она достала из под карманов маленький флакончик с прозрачной жидкостью, откупорив, вылила малую часть на рану. Рана засияла тем же цветом что ее глаза и сразу же погасла. Алана покачав головой, вылила весь флакон. Сияние было еще сильнее, но также стремительно начала угасать. Она быстрым порывом положила свою правую ладонь на рану, закрыла глаза и вдохнула воздух полной грудью. Ее тело начало укачивать, звуки в ушах потихоньку начали приглушаться. Сияние на ране все-же стремилось потухнуть, но заметно медленнее.
— “Покой! Покой! Покой!” - произнесла она на старшем диалекте, голос звучал твердо, снаружи Борку даже показалось что он определенно должен принадлежать мужчине. Внезапно звуки перестали доноситься, и в доме воцарилась кромешная тьма. Борк решил подойти и подслушать что там происходит: но по его ногам через щель дверного проема ударил сильный холодный ветер и он отчетливо услышал в голове угрожающий голос Аланы: “Не смей!”.
Борк от страха сразу же отошедший назад, принялся разгонять всю толпу. Видя непоколебимую решительность в глазах молодого воина, люди неохотно уходили прочь. Не ушла только мать Тапала.
***
— Госпожа Алана, это я Рафа.
— Входи, госпожи нет.
Рафа влетел в комнату, тяжело дыша и присвистывая.
— Тетушка Кунгей, что с ней?
— Ее избили.
— Что? Кто посмел?
— Юная госпожа сама виновата. Она подстрелила одного мальчика. И его друзья отомстили.
— Да хоть так. Она в конце концов принцесса! Кто с ней может так обходиться! Я ему шею сверну!
— Не кричи, дурень! Она спит. С ней все будет в порядке. Не переживай.
Рафа подошел к постели Джал’най. Ее лицо опухло, нос был здраво поломан, ранее прямой красивый носик теперь представлял из себя филотевую расплющенную массу, с вытаращенной большой горбинкой. Губы также были разбиты, на левом глазу и щеке выступал синевато-желтый отек. Повязка на лбу не смогла скрыть все ее увечья, но наоборот как бы выделяла их сильнее.
— И это ты называешь в порядке? Боже, она же девушка, на ней лица нет! Как так можно? Ее просто изуродовали. Куда делась госпожа? Почему ее не лечат?
— Как ты думаешь, чем я тут занимаюсь, дурень? Успокойся и сядь! А лучше принеси воды. Госпожа сама разберется. Жизни Джал’най хотя бы ничего не угрожает. А вон тому парню говорят повезло меньше. Народ говорит, что стрелы были отравлены. Он может не выжить. Вот тогда, поверь мне, тогда и у тебя и у всех нас будут действительно веские причины для беспокойства.
— Я не верю что Джал’най намеренно будет кого то убивать. Это какое то недоразумение.
— К сожалению, юная госпожа всякое может. Это кровь, от крови не убежишь!
— Сая, где тебя несет? Нашла травы о которых я говорила?
— Да, матушка.
На глазах Саи застыл ужас. Заприметив Рафу не сразу, она осела и остановилась у входа. Неуверенно кивнув Рафе в знак приветствия она наконец несвойственными ей топорными шагами двинулась в сторону матери.
— Мапыра и вождя еще нет?
— Еще не прибыли, — неуверенно ответила Сая. Рафа поняв намек Кунгей, поднес им большое ведро с водой и вышел прочь. Он теперь знал от кого выведать об обидчиках Джал’най. Ему этого пока более чем достаточно. Большими ноздрями фыркнув, он пнул по опустевшей бочке перед крыльцом и проломил его стенку. Смачно выругавшись на своем родном саадском диалекте, он начал наматывать круги вокруг дома, временами высматривая вдали, не возвращается ли Сулу. Но вождя в тот вечер не было ни в долине, ни в крепости Боркапа.
***
Этого не знал и Мапыр. Посему ему было невдомек, когда стража Боркапы хоть и признав его, преградила ему путь.