Ах, он любил, как в наши лета Уже не любят...
В строфах XX-XXIII, описывающих любовь Ленского, опять возникает та же мелодия: длинные, нежные, романтические слова: «мечтанье», «печаль», «разлука», «девственным», «плененный», «умиленный», «дубравы», «ландыш», «восторгов», «цевницы», «игры золотые»... И, наконец:
Он рощи полюбил густые, Уединенье, тишину, И ночь, и звезды, и луну...
Не очень веришь любви Ленского, когда видишь, какими романтическими атрибутами она непременно должна сопровождаться. И думается: может, Ленский любит не столько Ольгу, сколько все это окружение: «и ночь, и звезды, и луну»? Но вот перед нами сама Ольга.
Всегда скромна, всегда послушна, Всегда как утро весела... ...Глаза как небо голубые, Улыбка, локоны льняные, Движенья, голос, легкий стан...
Как выглядит Онегин? Какие у него глаза, волосы, какого он роста? Пушкин не нарисовал его портрета, да и о Ленском мы знаем одну только деталь: «кудри черные до плеч». И дальше - познакомившись с Татьяной - мы ничего не узнаем о ее внешности: не это важно Пушкину. И в Онегине, и в Татьяне, и в Ленском важно другое: их духовный облик, мечты, страдания, мысли. А Ольга выписана так подробно: глаза, локоны, улыбка, легкий стан - и так привычно! Чтобы читатель не заблуждался, Пушкин и сам подчеркивает эту привычность, банальность внешности Ольги:
Все в Ольге... но любой роман Возьмите и найдете верно Ее портрет: он очень мил, Я прежде сам его любил, Но надоел он мне безмерно.
Такая, как все! Самая обыкновенная провинциальная барышня - и на нее, оказывается, обращены все вздохи, все восторги, все мечты. Ей посвящаются стихи, ей отдана «неземная» любовь Ленского - естественно, что у нас возникает сомнение: да знает ли Владимир Ленский свою избранницу? И если знает - как же любит?
А главное, здесь же, рядом, бродит по лесам, мечтает, думает совсем другая девушка.
Ее сестра звалась Татьяна...
Сам Пушкин делает такое примечание к этой строчке: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами». И поясняет в следующих строчках:
Впервые именем таким Страницы нежные романа Мы своевольно освятим.
Нам странно представить себе, что в эпоху до «Евгения Онегина» это имя звучало совершенно так же, как теперь Матрена, Марфа, Прасковья, Лукерья, Фекла...
...с ним, я знаю, неразлучно Воспоминанье старины Иль девичьей!
Это Пушкин сделал нам подарок - одно из самых красивых женских имен. Дело, значит, не в имени, а в том, кто его носит, - ведь и фамилии Пушкин, Глинка, Толстой показались бы нам смешными, если бы не были прежде всего великими. Так же имена. Назвал Пушкин свою героиню Татьяной - и вот уже полтора века мы восхищаемся ее именем, даем его своим дочерям, влюбляемся в девушек, названных Татьянами...
Татьяне посвящены четыре строфы - в трех из них бросается в глаза настойчивое повторение частиц НЕ и НИ:
НИ красотой сестры своей, НИ свежестью ее румяной НЕ привлекла б она очей. ...Она ласкаться НЕ умела К отцу, НИ к матери своей; Дитя сама, в толпе детей Играть и прыгать НЕ хотела...
(Выделено мною. - Н. Д.)
И дальше: «ее изнеженные пальцы НЕ знали игл», «узором шелковым она НЕ оживляла полотна», «куклы... Татьяна в руки НЕ брала», «в горелки НЕ играла»...
Пушкин рассказывает не столько о том, какой была Татьяна, сколько о том, какой она не была: она не была обычной. Если «все в Ольге... но любой роман возьмите» и т. д., то в Татьяне все свое, все необычное, не похожа она ни на девиц из романов, ни на ту Дуню, что «разливает чай» и пищит: «Приди в чертог ко мне златой!», ни на свою сестрицу Ольгу и ее подруг.
...страшные рассказы Зимою в темноте ночей Пленяли больше сердце ей. ...Она любила на балконе Предупреждать зари восход... ...Ей рано нравились романы... -
вот и все, что мы пока знаем о привычках, вкусах, интересах Татьяны. Этого, казалось бы, совсем мало, но Пушкин пишет о ней очень серьезно, без улыбки, как о Ленском, без сожаления, как об Онегине, - и это настраивает нас на уважение к героине.
Но как только Пушкин переходит к родителям Татьяны и Ольги, возникает усмешка:
Отец ее был добрый малый, В прошедшем веке запоздалый; Но в книгах не видал вреда; Он, не читая никогда, Их почитал пустой игрушкой...
Убийственная строчка: «в прошедшем веке запоздалый»! Достойный сосед дядюшки Онегина, единственным чтением которого был «календарь осьмого года» (а действие происходит в1821-м!).