Отсюда же и администрирование человеческих ресурсов отправляется по какому-либо кратчайшему пути их «монетизации».
Из условий неготовности к конкурентному развитию можно преуспеть в том, что для других слишком дорого обходится. Поскольку требует перенаправить в это – чисто затратное – высокие компетенции, наиболее ценящиеся и равно ценящие себя, востребованными конкурентным развитием.
А «налогоплательщики не хотят».
И полем эффективной «конкуренции» для содержания всего того, что оказалось поверженным, господствующей над ним, пропагандой становится распространение на самых привлекательных условиях доступных мощных смертоносных изделий. Даже за бесценок и в долг. Главное, с утилизацией в их разработку, производство, а также продажу любым желающим, компетенций великого множества образованных людей.
Понятно, что дешевизна средств истребления людей – миф. На поверку они тем разительно дороже, чем дешевле, в горьких, невосполнимых последствиях от них. Но на помощь «успеху» в скверной нише приходит зловещее искусство пропаганды. Действуя параллельным экспортом войны, оно становится «конкурентным преимуществом», сбывающим изощрённые убийственные решения во благо пребывания неконкурентоспособного в жизни.
Какую новизну сообщает компетенция, заигравшаяся в новое оружие, если его губительная сущность – сеять смерть и разрушение – неизменно та же? Причём преимущественно изначально или вообще непричастного к нему.
Отважившись испробовать состояние восхищения новыми свойствами какой-нибудь «катапульты» или других старых опустошительных средств, необходимо представить себя расстреливающим что-либо. Вражеское, разумеется. И враг занят, очевидно, тем же. В то время как физика и химия общая у всех. А посему преуспеть в разрушении можно лишь масштабом принесённой жертвы.
Но это же безумие самоуничтожения. В том числе через позор форменного безобразия, если врагом объявлена сторона, которой даже защитить себя нечем.
А где же тогда то, что по праву достойно восхищения – плодотворное и созидательное мудрое управление к жизни, исключающее вражду?
Управление никак не может и отобразиться деградацией бравирования оружием, не имеющим противооружия. Пускай, иное обессмысливало бы новое оружие, но иначе утрачивает смысл жизнь.
По неверному пути человечество уже создавало несовместимое с жизнью то, что теперь вынуждено хранить и охранять от себя же. Это «достояние» архидорого обошлось и продолжает обходиться людям. Не только обедняя жизнь, поглощая колоссальные ресурсы из неё. Непомерно ограничивая жизненный потенциал и одновременно добиваясь принятия угнетения собой, оно ещё задействует пропаганду к подавлению сознания масс. Но тем обрекает людей на системное поражение в развитии. А вконец всему, так и норовит столкнуть к чудовищной актуальности своего извержения, из-за отсутствия возможности купировать другие подобные «новшества». То есть постылая «новизна» настырно и всесторонне отягощает жизнь к той или иной грани непосильности чуждой ей ноши.
Делать нечего. Значит, каждый человек и все люди вместе должны сосредоточиться на том, чтобы устремиться развитием прочь от всего насаждаемого в их жизнь губительной «новизной». Может быть, она тоже подстёгивает к такому движению, дабы безусловно стать в нём источником технологий исключительно мирного развития.
Современное оружие лишило людей последней пристойности заблуждаться войной, как спутником мира. Союза между ними быть не может, и люди обязаны вычеркнуть войну из жизни.
Война не вправе овладевать сердцами и умами. Повреждение ею через образовательные и культурные каналы должно навсегда сделаться невозможным. Неприемлемо лелеять её и любовно вплетать в жизнь искусными сочинениями. Памяти не достойно обманываться и проводить в жизнь ностальгию по войне.
Тяжелейшее существование выживания, в котором и женщинам, и детям непременно нужно было продолжаться непосильным трудом, уже и валясь с ног. Кто разглядел браваду в описании того подвига для презентации или к своему застолью?
Танец, предшествовавший смерти, нельзя воспроизвести после неё, иначе, чем как бездумную инсценировку. Те, кто танцевали тогда, не могли знать. А, танцующие теперь, – не могут не знать. Никому не дано без опоры на равнодушие превозмочь то знание. И зачем тогда кому-то приходится иначе подавлять его в себе? Ведь, рыдая, не получится исполнить популистский заказ.