— Я еду в Москву! — крикнула она вместо приветствия.
Рейн сел к столу, раздумывая, что сказать. Ему необходимо было немного собраться с мыслями.
— Сегодня. Вечерним поездом, — добавила жена. — На шесть месяцев. — Урве быстро обрезала нитку и встала. — А теперь не смотри, я...
Смотри или не смотри — все равно. Человек уезжает на шесть месяцев в Москву. Октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март.
— Значит, ты вернешься только в апреле...
— Ну да, в начале апреля. Ты не сердись, Рейн, я не могла посоветоваться с тобой...
— Где Ахто?
— Мама пошла погулять с ним. Ты даже не спрашиваешь, зачем я еду? И как всe это произошло?
— Что теперь спрашивать, ты ведь решила ехать, — бросил муж с таким внезапно зазвеневшим гневом в голосе, что в комнате на мгновение стало тихо.
Урве, вздохнув, присела на стул.
— Удивительно, — мрачно сказала она наконец. — Мать сердится, что я уезжаю. У тебя такое лицо, будто я преступница. Разве я виновата, что меня чуть ли не силком заставляют ехать.
— Учиться? — сквозь зубы процедил муж.
— Ну да. На курсы. Должен был ехать Ноодла, заведующий отделом информации, но у него какие-то важные семейные дела, и он не смог.
— У Ноодла важные дела, а у тебя их не может быть?
— У меня? Но что могло помешать мне?
Рейн не ответил. Bсe в нем кипело и клокотало. Он нервным движением схватил со стола спички и закурил. Урве пришлось повторить свой вопрос.
— Черт побери, я бы не начал строить, если б такое знал.
— Но почему? Разве мой отъезд помешает тебе строить? Много ли от меня здесь толку?
— Да не в этом дело, работа не остановился, но столько времени без тебя... Как там, в Москве?.. И на что ты будешь жить эти шесть месяцев? На стипендию? Какие-то копейки.
— До чего же ты глупый! Я буду по-прежнему получать зарплату, а кроме того, редактор просил, чтоб я и оттуда писала.
Хмурые складки на лбу мужа начали постепенно разглаживаться. Но именно это заставило сердце Урве сжаться. Теккерей! Теккерей, вот кого недавно цитировал Эсси: «Посеешь поступок — обретешь привычку, посеешь привычку...» Горькое чувство обиды заставило ее сжать губы. Муж думал прежде всего о рублях. Выходит, жена может ехать куда угодно, на сколько угодно — главное, пусть дает деньги. «Столько времени без тебя». И это так, вскользь.
— Ты купила новые туфли? — спросил Рейн.
— Мне же не в чем было ехать.
Муж взял в руки туфлю и стал разглядывать.
— Сколько стоили?
— Ах, четыреста, скинула она двадцать пять рублей.
Щемящее чувство горечи сдавило сердце. Незачем было звать мужа домой.
Через три часа Урве стала прощаться. Она поцеловала сына — с ним ей было тяжелее всего расставаться, — обняла мать, у которой на глаза навернулись слезы, и затем темная улица поглотила двух людей, нагруженных пакетами и чемоданом.
У нее было верхнее место.
Рейн украдкой изучал пассажиров. Одни мужчины, черт бы их взял. И совершенно откровенно разглядывают его жену. Моложавый майор с орденскими ленточками на груди уступил ей свое нижнее место, и Урве, дуреха, поблагодарив, согласилась. Неужели она не понимает, что этот офицер просто ищет случая познакомиться. Сказать ей как будто бы неудобно, лучше слушать, как свистят паровозы. Попытаться понять, что сообщает вокзальный громкоговоритель. Нет, это, по-видимому, не о московском поезде. До отхода московского еще минут двадцать. Двадцать пустых минут!
— Сядь же, чего ты стоишь.
Можно и присесть. Все равно легче от этого не станет. И сказать еще раз:
— Напиши сразу же. Вообще, пиши почаще.
А как же иначе? И Рейн пусть пишет обо всем — как подвигается работа, особенно же об Ахто.
— Что, если выйти покурить?
— Выйдем, — сразу же согласилась Урве.
На перроне происходили сцены прощания: шумные, грустные, деловые и молчаливые. Какую-то пожилую женщину в пальто из искусственного меха и в платке окружил целый выводок. Было так странно видеть ее заплаканное лицо среди ярких букетов цветов и беззаботных улыбок.
— Хорошо, что мы не позволили матери с Ахто прийти сюда, — заметила Урве.
— Конечно. Ведь уже поздно, — ответил Рейн.
Еще четверть часа. О чем-то надо творить.
— Пожалуй, ты мог бы уже идти, — сказала Урве.
— Ну нет, я дождусь отхода поезда. Еще тринадцать минут.
Тут они заметили невысокого человека в расстегнутом пальто. Он шел по перрону, старательно заглядывая в освещенные окна вагонов. Скользнув взглядом по Урве и Рейну, человек внезапно остановился и всплеснул руками.