Разговор с Айрис вышел непростым. В какой-то момент я даже испугалась, что она откажется помогать. Обида на собственную судьбу, по-детски упрямое желание смолчать, увидеть, как со мной случится то же самое; перестать быть единственной, с кем поступили несправедливо — каждая эмоция находила отражение во взгляде кукольно-больших глаз. Но в то же время в них читались тоска и стыд. Айрис разрывало противоречиями. Она то начинала упираться, то внезапно заговаривала об Иваре, будто пытаясь сменить тему, то замолкала и подолгу смотрела на печать собственности и у меня на запястье. Но в итоге она рассказала все, что я хотела знать.
Мы проговорили почти два часа. Когда последнее слово было сказано, мы с Айрис замолчали. Я думала о свободе, Айрис, судя по погасшему взгляду, — об одиночестве.
— Уходи, — проговорила она глухо. Развернула кресло ко мне спинкой и уставилась в окно. — Самаэль каждую десятую ночь проводит в своей лаборатории. Ближайшая такая через два дня. Дождись ее и уходи.
— Хорошо, — я кивнула. — И спасибо тебе.
Айрис не ответила. А едва пауза начала затягиваться, повторила:
— Уходи.
Горечь разлилась по языку вязким сиропом. Не за себя — за Айрис. Пальцы сами потянулись к висящему на шее медальону отца. Нет, это не равноценный подарок тому, что мне сделала Айрис. Но ничего дороже у меня нет.
Я посмотрела на серебристый кругляш, изрезанный линиями.
Папа объяснял, что значит этот рисунок, но непоседливая пятилетка, какой я была тогда, слушала вполуха — только приплясывала на месте от нетерпения и во все глаза смотрела на подарок, который в больших отцовских руках казался совсем маленьким. Счастливая монетка — так я назвала его. Надеюсь, он подарит Айрис если не счастье, то хотя бы покой.
— Береги себя, — произнесла я одними губами. Оставила медальон на комоде и бесшумно выскользнула за дверь.
Глава 10
Следующие два дня были самыми долгими за всю мою жизнь. Самыми долгими и самыми страшными. Слабость росла. Пусть не стремительно, но неотвратимо — я чувствовала это. И только мысль о скором побеге помогала не поддаваться панике.
Утром третьего дня я проснулась раньше обычного. По крайней мере, так мне казалось. Дожидаясь прихода Самаэля я снова и снова прокручивала в голове все, что предстояло сделать. Стыд жег щеки, совесть колола сердце. Но я решительно заглушила оба чувства — слишком многое стоит на кону, чтобы отступать.
К моменту, когда дверь отворилась, я с трудом заставила себя успокоиться.
— Почему ты до сих пор в кровати? — удивился Самаэль, входя.
— Не смогла встать. Слабость, — призналась впервые.
Да, теперь можно. Нужно.
Самаэль опустился на край кровати, взял меня за руку и принялся изучать артефакт.
— Вы его снимите?
— Пока в этом нет необходимости, — отозвался он, не отвлекаясь. — Браслет еще держится.
Я посмотрела на укутанную в плащ фигуру. Вновь, как в самый первый день попыталась разглядеть за живой тьмой человека, понять его. Неужели, ему действительно все равно? Не верю. Об Айрис он ведь заботится, будто чувствуя вину. Так почему решился поступить столь бесчеловечно снова? Ради чего?
— Он убьет меня?
Вопрос сорвался с языка непроизвольно — словно ответ на терзающие душу страхи.
— Эвелин, волноваться не о чем, — Самаэль качнул головой. — Браслет не несет в себе угрозы. Слабость не смертельна.
Не смертельна — это верно. Жизнь вполовину тоже не смертельна, но только я отказываюсь от такой жизни.
Не отрывая взгляда, я коснулась слабой рукой мужского предплечья. Нерешительно замерла на секунду, давя голос совести, и уже смелее повела вверх. Самаэль молчал. Следил за мной внимательно, но не вмешивался.
— Пожалуйста, — прошептала я, вглядываясь в его тьму, — не делай со мной этого.
— Чего, Эвелин?
— Не используй, словно вещь, которую покупают на один раз.
Я скользнула ладонью ему на грудь, ощутила биение сердца. Такое сильное… может ли оно быть безжалостным, как все говорят? Жестоким? Или оно бьется во имя чего-то хорошего, светлого? Не знаю. Но выяснять наверняка не стану — слишком высока цена.
Я провела ладонью до самой шеи. Приобняла за нее и, напрягшись, подтянулась. Точнее, попыталась это сделать. Слабые пальцы не удержали мой вес — я едва не полетела назад, но вдруг ощутила широкую ладонь у себя на спине.
— Что ты задумала, Эвелин?
— Ничего, — соврала я, доверчиво прижимаясь всем телом.
Странно, но запах жженого дерева исчез. На смену ему пришел аромат терпкого мужского парфюма, дыма сигар и чего-то еще, незнакомого, едва уловимого, но очень приятного. Я вдохнула глубже.