Чернокнижник говорил расслабленно, буднично, но я чувствовала — он насмехается. Надо мной, над моими страхами, над ходящими о нем слухами. Холодная надменность звучала в каждом слове. И меня она злила.
— Что ж, раз так положено…
Еще не договорив, я принялась расстегивать пуговицы, которые только что отчаянно сжимала. Гнев закипал в груди, словно оставленное на огне молоко. Последние два дня выдались самыми отвратительными за всю мою жизнь. Низость Товера, предательство дяди, страх погони, готовность на самое страшное… и все ради чего? Чтобы один чернокнижник потешался надо мной?! Даже у невольниц есть гордость! И особенно сильна она у тех, кто еще два дня назад наслаждался свободой.
Громкий смех раздался неожиданно. Словно ушат ледяной воды, он отрезвил. Заставил замереть и стянуть готовые разойтись края блузы.
— Против воли, Эвелин, положено брать деву, а не чернокнижника, — заметил мужчина, отсмеявшись.
Я молчала, опасаясь не справиться с гневом и наговорить лишнего. Пальцы, удерживающие расстегнутый ворот, подрагивали. Хозяин поместья тоже не спешил заговаривать. Может, чего-то ждал. А может, следил за мной, как старый аптекарь за подмастерьем, которому впервые доверил смешать микстуру.
— Какие бы глупости ты ни думала, — наконец произнес он, — меня они не интересуют. Все, что от тебя требуется — беспрекословно выполнять мои приказы. Уверяю, твоей чести они не запятнают.
Я недовольно повела плечом.
— К обеду уже весь город будет знать, что меня продали. От моей чести не останется ничего.
— Только если ты сама так решишь. Сплетни, Эвелин, имеют привычку забываться. Или порождать новые.
Гнев отступил. На смену ему пришел интерес. Уже второй раз чернокнижник назвал меня по имени. Причем сделал это так естественно, будто мы давно знакомы. Однако стоило мне открыть рот, намереваясь спросить об этом, как чернокнижник вновь заговорил:
— Не стоит проверять границы моего терпения. Уверяю, тебе не понравится, что лежит по другую сторону. Раздевайся. До нижней сорочки.
Еще секунду я медлила, потом кивнула и принялась расстегивать оставшиеся пуговицы. Напоминание самой себе, что отныне в глазах всех я порченная, странным образом успокоило. Словам чернокнижника я верила. А может, просто понимала, что захоти он действительно что-то сделать, непременно этого добьется. К тому же, если продолжать артачиться, он не утратит бдительности. А я надеялась, что рано или поздно это произойдет. Тогда я сбегу.
Земли Эйхара обширны, и в каждом их уголке чтят законы. Оставаться здесь опасно — если меня поймают, сразу же вернут хозяину. Но если покинуть Эйхар, добраться до свободного края — Нортейна — то никто и никогда не сможет назвать меня собственностью.
Пока голова была занята мыслями, пальцы закончили с пуговицами. Юбка с тихим шорохом упала к ногам. Блузку я стянула через голову и тоже бросила на пол. Выпрямилась и посмотрела на чернокнижника. Точнее, немного выше. Даже не видя его лица, я чувствовала смущение, стоя перед ним почти нагой.
— Я же сказал, оставить только сорочку. Чулки тоже снимай.
Я кивнула. Хотела приняться за туфли и даже попыталась поднять левую ногу, но опереться на правую, подвернутую, не смогла. Огляделась растерянно и прошла к свободному креслу. Справиться с обувью оказалось несложно, снять левый чулок тоже. С правым так ловко не вышло. Я спустила плотную ткань до самой щиколотки, попробовала перекатить образовавшуюся гармошку через пятку и едва успела закусить губу, сдерживая стон.
— Покажи, — потребовал чернокнижник.
Подался вперед и, не обращая внимания на заверения, что справлюсь сама, коснулся моей ноги. Я задержала дыхание. Смотрела на мощную фигуру, на склонившийся капюшон и боролась с мальчишеским желанием сдернуть тяжелую ткань. Одним движением развеять десятки слухов и сплетен, узнать правду. Кончики пальцев закололо от нетерпения. Пришлось закусить губу и отвернуться, лишь бы сдержать опасный порыв.
Чернокнижник ощупал мое колено, медленно провел рукой вниз, мягко надавливая, остановился у собранного чулка. Холодная гладкость его перчаток рождала на коже волны мурашек, заставляла все во мне испуганно замирать. Большим пальцем он обвел щиколотку, к чему-то примерился, а потом с силой сжал. Не сдержавшись, я вскрикнула. Дернулась и неосознанно ухватилась за широкие плечи.
По ноге разлился холод. Стремительно, яростно, словно воды горной реки. В ее потоках боль превратилась в тонкую ветку, которую подхватило и унесло течением. Затем схлынул и холод. Не скрывая облегчения, я шумно выдохнула. Уронила голову себе на ладонь и прикрыла веки. На секунду, всего на мгновение — пока не ощутила запах жженого дерева. А ощутив, испуганно отпрянула.