Хотя — глядя на это лицо — дьявольски красивое, вот именно дьявольски — устрашающе, с порочной усмешкой, идеально-мужественное, — но такое, от которого хочется только отшатнуться, — становится понятно. Люди для него — и есть мусор. Все, кроме него самого, великого и ужасного Станислава Санникова.
Он переступает через них, не глядя.
И не удивлюсь, если при этом еще и сворачивает головы тем, кто решится их поднять!
— Стас… — тихо роняю, прижимаясь спиной к той самой фальшивой створке шкафа — да, я ее таки нашла, но, увы, слишком поздно. — Прекрати это все. Отпусти меня. Ну — зачем я тебе, а?
Никто не поможет, — ни охрана, ни люди там, в зале.
Даже если учесть, что почти все они знают, кто я, — пусть, возможно, и не узнали сразу.
Это прошлая жизнь, которая вытеснила нас из себя, отвернувшись уже однажды. Так же отвернутся и сейчас. Им все равно.
— Я уже говорил тебе, принцесса, — дьявольские губы кривятся в такой же дьявольской усмешке, а взгляд будто продирает меня до крови своим колким льдом. — Ты будешь моей. Я не бросаю слов на ветер.
Глава 4
Крепкое огромное тело вжимается в меня, обдавая жаром.
Санников наклоняется, как будто ощупывая мое лицо своими невозможными глазами.
Я чувствую их кожей, — там, где скользит взгляд этого расплавленного серебра, как будто ожоги остаются.
Даже глаза прикрываю, — он давит. Давит одним своим присутствием, так, что подкашиваются ноги. А сердце выпрыгивает из груди, несмотря на то, что все остальное в теле будто парализует.
Он всегда был таким, — подавляющим, жестким, и даже говорить ему ничего не нужно, только посмотреть. А сейчас… Когда вот так напирает, когда давит и приказывает, сжав челюсти, напоминая медведя, который зарычит и разорвет одним легким движением.
Даже голова слегка кружится, хочется сжаться в комочек и расплакаться. А лучше, — как в детстве, закрыть лицо руками и представить, что ты в домике и тебя никто не видит, — тогда есть шанс, что этот разъяренный зверь пройдет мимо.
Но, увы, реальность не способна меняться только от одного нашего желания!
— Я не буду твоей, Санников. Никогда.
Несмотря ни на что, заставляю себя встрепенуться. Сжимаю кулаки и вздергиваю подбородок. Пусть не думает, что ему удалось со мной, как и с другими. Пусть знает, что на меня не действует ни его хриплый голос, от которого млеют его расфуфыренные куклы, падая перед ним штабелями и тут же, по щелчку, раздвигая ноги, ни его тяжелый взгляд, от которого даже крепкие с виду мужики готовы наложить в штаны и соглашаться на все его, даже самые нелепые и невыгодные для них условия.
— Правда? — его стальные глаза наполняются насмешливыми искорками, но несмотря на иронично поползшие вверх брови, челюсти сжимаются еще сильнее.
— София… — его голос вдруг совершенно меняется, становится тихим, совсем не резким, тягучим, а в глазах на миг мелькает… Что-то такое, чего такие, как Санников не способны испытывать в принципе. По сути своей.
Даже не интерес, какой-то сумасшедший голод вперемежку с безумным полыханием страсти и… нежности?
Лишь на миг, а, может, мне и показалось.
Я громко, судорожно сглатываю, когда он просто проводит пальцем по моей шее, — от подбородка вниз.
Простое движение, а меня как будто прожигает огнем. Так мощно, что даже все внутренности опаляет. Как будто и не человек он вовсе, а самый настоящий демон, под кожей которого бурлит огонь или бушующая лава. Разве может от человека исходить такой жар?
— Не трогай меня! — упираюсь в его каменную грудь обеими ладонями. Только ведь ему это, что укус комара, или еще незаметнее. Чувствую, как под руками играют стальные мышцы, и хочется еще больше отпрянуть, отдалиться, да вот только некуда.
Но Санников, на удивление, делает шаг назад.
Его глаза темнеют, буквально превращаясь в пламя почерневшего серебра.
— Ты будешь моей, София, — рвано, угрожающе и безумно уверенно произносит он, скрещивая руки на груди. — Ты уже моя. И будешь ублажать меня всеми возможными способами, где я захочу и когда захочу.
— Не твоя, Санников, — резко качаю головой.
— И никогда не буду.
Это бред. Бред. Повторяю себе, измученно опираясь головой о створку двери.
Мы ведь живем в цивилизованном мире!
Нет, Санников, конечно, после всего, что мне наговорил, далек от цивилизации, но все же… В конце концов люди же, кроме него, есть вокруг! Он должен одуматься! Или кто-то должен его остановить! Двадцать первый век, Европа! Людей не продают и не покупают!