Выбрать главу

Мира и Мору удалось подарить в целости и сохранности. Плавники и хвосты остались на месте и с самими рыбками ничего страшного не произошло. С ними вообще ничего не произошло. Рыбки даже не заметили переезда или не показали ввиду, что смена дома хоть что-то значит для них. Эдик внимательно осмотрел синодонтисов прямо перед дверью квартиры Ульяны. Именно тут он снова погрузился в воспоминания. Однажды его мама купила канарейку на рынке и принесла домой прямо в варежке. Когда же птичка была перемещена в клетку, стало понятно, что у нее отсутствует одна ножка. Мать Эдика так растерялась, что схватила варежку, чтобы посмотреть, не осталась ли птичкина ножка там. В общем то на этом история и закончилась. Вдоволь насмеявшись над порывом матери, Эдик отнес канарейку обратно на рынок, но, не найдя продавца, бесцеремонно выпустил Твити на свободу. Но сегодня, впервые в жизни, он переживал за какое-то живое существо, кроме себя самого.

Итак, два синодонтиса плавали в аквариуме дочери ветеринара и веселили Непомусена. Бретонский гриффон — охотничья собака, а рефлексы не пропьешь. Пес побегал бы с удовольствием за волком, кабаном или лисой, а не наблюдал за плавающими вверх брюхом рыбками, как голодный кот. Но ни волков, ни лис, рядом не обитало и приходилось довольствоваться тем, что есть.

Непомусен, пытался испугать рыбок лаем, ходил рядом с аквариумом, облизывал его, трогал лапой, до тех пор пока не опрокинул на пол. Вода медленно стала покидать емкость и впитываться длинным ворсом ковра. Непосумен испугался собственной проделки и быстро ретировался. Рыбки запрыгали в пустом аквариуме, изгибая тела и открывая рот. Их движения только отдаленно напоминали движения человека, тонущего в реке. Но если разобраться, сходства были. Во-первых, тонущий тоже открывает рот и тоже не для того, чтобы позвать на помощь. Чаще всего тонущий не может этого сделать. Рот человека важен прежде всего для дыхания, а уж потом используется для говорения. Прежде чем сказать хоть слово, надо сделать вдох. Утопающему не хватает времени вдохнуть-выдохнуть и произнести что-нибудь. Его рот снова погружается в воду. Рыбка не машет руками, ну, потому что их у нее просто нет. Плавники не в счет. Утопающий человек также вопреки устоявшемуся мнению не может помахать руками. Инстинкт заставляет его вытянуть руки и как бы опираться ими на воду. Махи руками совершаются достаточно редко, только в приступе паники. Сейчас же в панике были синодонтисы. В отличие от утопающего человека они не могли уйти под воду через двадцать или шестьдесят секунд, но это их явно не радовало.

Спасение пришло в виде Ульяны. Даже не пришло, а прибежало. Сама Ульяна, появившаяся в комнате в один миг, напоминала утопающего в приступе паники. Она размахивала руками и даже кричала о помощи. Она была уверенна, за ней гнался маньяк. На улице следом увязался какой-то блондин. И при проверке на погоню — Ульяна ускорила шаг, а затем и побежала — он выдал в себе маньяка.

Увидев рыбок, молодая особа, немного вспотевшая и запыхавшаяся, быстро пришла в себя и локализовав все свои силы, кинулась на помощь «утопающим». Рыбок удалось спасти. Аквариум снова наполнился водой и был поставлен на новое место — от собаки подальше и повыше. О почти случившейся трагедии, напоминало только мокрое внушительное пятно на ковре и громкий стук сердца хозяйки квартиры. Ульяна попила воды и вдруг подумала, что маньяк был не так и плох — симпатично-приличный. А кроме того, он похоже спас жизнь Мире и Мору. Мысль звонить Андрею и возобновлять близкие отношения выветривалась из головы вместе с идеей носить с собой газовый баллончик. Ульяна подумала, что встреча с «маньяком» могла стать довольно приятным времяпровождением. И кто знает, кем бы оказался этот «злостный насильник» — преступником или ее принцем из сна. Кто знает, кто знает….

Глава 18. Марк

«Мое детство, — Марк вздохнул и выдержал небольшую паузу, — его можно разделить на две части. Как это часто бывает — до и после. „До“ я помню ласковую маму и любящего отца. Мы ходили в парк вместе, вместе играли дома в лото. Я помню карусели, на которых мы катались с мамой, помню, название чисел в лото, которые называл отец — барабанные палочки, стульчики, Петр Петрович, сосед деда, бабка с клюкой, двадцать девок. А когда выпадал „дед“, папа спрашивал, поднимая следующий бочонок: „А сколько деду лет?“ и было смешно, когда оказывалось пять или шесть, как было мне в те годы. Поля мы закрывали пуговицами… Но вся эта радость моя тогда и закончилась. Однажды, да только один раз папа рассказывал мне на ночь сказку. Я был маленький, но и тогда многое понял. Я понял, что у папы другая женщина, и мы ему больше не нужны. Мы — это я, моя мама и новорожденная сестра. Сказка была странной и обидной, но видимо лучшего способа что-то объяснить мне отец не нашел. Сказка ложь, да в ней намек. В его истории красавица стала чудовищем, а добрый молодец встретил царевну-лебедь и улетел с ней далеко-далеко, за тридевять земель. Вскоре папа исчез и больше я его не видел. Мама. Она очень изменилась. Ее постоянные крики, истерики и снова крики пугали меня. Но этот страх был ерундой до сравнению с тем, что мне предстояло пережить».