Жертвы не могут рассказать о себе. Настоящее их положение видеть можно. Бертье знает о каждом.
Все же он подходит к телефону, набирает номер.
— Шуан, — спрашивает, услышав отклик, — как Жерар?
— Учится читать и писать, — скороговоркой отвечает Шуан, видимо, занят. — Умственный уровень на грани четырехлетнего малыша. Интересуется конфетами, трехколесным велосипедом. Требует маму. Когда из Тулузы приехала мать, не узнал. Естественно, старухе семьдесят лет.
— Что еще? — спрашивает инспектор.
— У меня доктор Лувель, который знает все три моих случая.
Через полчаса Бертье беседует с доктором.
— Да, — говорит Лувель. — Случаи идентичны. Подобного в моей практике — и у других тоже, как мне известно, — не наблюдалось. Почти полная амнезия. Опыт, способности испаряются, исчезают. Остаются воспоминания детства да безусловные, данные природой рефлексы. Поражает беспомощность этих людей. Они не узнают близких, не знают телевизоров, авторучек… Какие предположения можно тут сделать?
— Об этом я вас и прошу, — напоминает Бертье.
— Еще минутку, — просит Лувель, продолжает: — Огюст Жерар постоянный мой пациент. Вот графики его мозговой деятельности.
Доктор кладет перед инспектором две длинные полоски бумаги.
— До, — указывает на размашистые острые пики первого графика. — После, — показывает второй график с вялой волнообразной линией. — График дебила. А какой был адвокат Огюст Жерар!
С минуту Бертье глядит на графики. Потом поднимает глаза:
— Говорите, что опыт, способности исчезают у человека. А не могут ли они появиться у другого, доктор Лувель?..
Они глядят друг другу в глаза — Лувель и инспектор. Кажется, понимают друг друга. Затем психолог откидывается на спинку кресла.
— Да-а… — произносит он.
Супруги Флоранс осматривали сервировку стола.
— Нет, Ив, — говорила мадам Флоранс. — Это не розыгрыш. Я верю господину Риффо. Иначе зачем бы ему нас беспокоить? Жюли-и!
Вбежала служанка.
— Протрите этот фужер, Жюли.
И опять к мужу, как только служанка вышла:
— Такими словами на ветер не бросаются… Икра, бургундское, ветчина. У тебя слишком жирные ломтики. Жюли-и!
На пороге опять служанка.
— Вы невнимательны, Жюли. Господину предписана постная ветчина. Смените.
Тарелка исчезла со стола.
— Не слишком будет солнце в глаза? Приспусти штору, Ив. Так, хорошо… Господи, неужели он сможет помочь? Детка моя, крошка моя, Клотильда…
Звонок прерывает словоизлияния госпожи.
— Жюли-и!..
Супруги бесшумно, почти на цыпочках проходят в гостиную.
Господин, который вошел вслед за служанкой, был костляв, небрежен в манерах, с желтыми беспокойными глазками.
— Мадам… — поцеловал руку хозяйке дома.
— Месье… — стиснул пальцы хозяину.
Пожатие, как показалось Иву Флорансу, неопрятной руки, поцелуй, неожиданный от незнакомого человека, шокировали супругов. Но чего не допустишь ради крошки Клотильды!
Разговор начался в кабинете хозяина.
— Ваши обещания… — кивнул Флоранс на открытое письмо, лежавшее на столе.
— Вполне реальны, — подхватил господин Риффо. — Вы имеете дочь, — продолжал он, — дочь ваша дефективна. — Мадам Флоранс слегка отшатнулась, но гость не заметил. — Вы желаете видеть свою дочь здоровой, целеустремленной, умной. Скажем, поэтессой или художницей. Я вам помогу в этом. Больше: гарантирую, что она будет тем, кем я обещаю.
— Господин Риффо… — Хозяин придвинул гостю сигары. — Мы не пожалеем никаких средств.
— Разумеется… — вставила мадам Флоранс.
— Но все-таки назовите сумму.
— Полмиллиона франков… — сказал Риффо.
— Господи!.. — воскликнула госпожа Флоранс.
— Речь идет о вашей дочери, мадам, — обернулся к ней гость. — Или она останется…
— Нет, нет, что вы! — соглашается госпожа Флоранс.
— Месье Риффо, — задает вопрос хозяин дома, — где гарантии?..
— Научные достижения нашего века, — отвечает профессор. Человеческий мозг…
— Господин Риффо! — Мадам Флоранс не терпит сухих рассуждений. — Вы сказали, что сделаете ее поэтессой!
— Как будет угодно, мадам!
После этого они завтракают.
— Естественно, — говорит Риффо, — сделка должна оставаться в тайне. Я вам оказываю благодеяние.
— Когда вы начнете? — спрашивает мадам Флоранс.
— Скоро. Операцию произведу во время сна вашей дочери. Где она?
Супруги Флоранс смущаются. Лет шесть уже Клотильда совсем не дает отчета в своих действиях и поступках.
— Ничего, — замечает гость. — Когда-нибудь же она бывает дома?
Чек был подписан. Аккуратно положен господином Риффо в бумажник.
— Позвоните мне по номеру… — Номер телефона тщательно записан господином Флорансом.
— Только не сделайте девочке больно, — просит мадам Флоранс.
— Конечно, нет! — обещает Риффо. Кажется, теперь лицо его не выглядит столь костлявым и глаза — нормальные глаза у господина Риффо!
Пора было подниматься из-за стола, как вдруг дверь в столовую отворилась, на пороге возникла Клотильда. Взбитая шевелюра, нетрезвый взгляд. Блузка в пятнах, прожженная папиросой. Такой он и ожидал ее видеть. Такова собранная о ней информация. Господин Риффо знает, на какую дичь он охотится.
— Кло! — говорит мадам Флоранс, приглашая дочь сесть рядом с собой. — Мы тут о твоей судьбе.
— Еще чего!.. — Клотильда поворачивается на каблуках. Расклешенные брюки негодующе метут ей вслед.
Возобновились случаи потери памяти. Два, один за другим, произошли в театре «Гранд-Опера», затем переместились в кинозал «Ирабель». Как будто злой рок обрушился на незаметный кинотеатр: профессор истории, художник, опять художник. Комедийный артист Клермон. Если в случаях с профессором, с художниками нить расследования не далась в руки, то с Клермоном агент Франка Этьен получил наконец козырь. Профессор, художники заходили в кинотеатр одни, Клермон смотрел фильм с женой.
— Зал, — рассказывает Люси Клермон, — был полупустым время между десятью и одиннадцатью утра. Мы сидели в одном из средних рядов. Господи, зачем мы сели в этом ряду?
— Не волнуйтесь, мадам Люси, — успокаивает женщину Этьен.
— В зале столько рядов!
— Мадам…
— Да… — Люси провела кончиком батистового платка под глазами. — Перед этим мы позавтракали в ресторане Плиссо.
Ресторан невдалеке от кинотеатра.
— Настроение у Оскара было превосходное. Только что он подписал контракт с Римским комедийным театром на полугодовые гастроли, договор был у него в кармане.
— Немножечко ближе к делу…
— Начался фильм. Название я забыла.
— «Все, впереди».
— Ничего нет впереди! — зарыдала Люси Клермон.
Этьен опять утешал ее, пережидая, пока женщина успокоится.
— Ну а дальше… Мы разговаривали. О том же — о контракте, поездке в Италию. Вдруг Оскар замолчал. Странно как-то, на полуфразе. Я думала, он захвачен действием, стала смотреть на экран. Ничего примечательного там не было. Изредка поглядывала на мужа. Он сидел, устремив взгляд перед собой. А когда зажегся свет, я увидела, что у него пустые, неживые глаза. «Оскар!» — закричала я. Он поднялся и пошел от меня, спотыкаясь, между рядами стульев.
Донесение Этьена в тот же день легло на стол Бертье. Инспектор читал и перечитывал каждое слово. Особенно значимым ему казался конец разговора Люси Клермон с Этьеном.
— Вы не заметили, кто сидел рядом с вами?
— До этого мне было!
— Вспомните.
— Оскар! Мой Оскар!..
— Мадам Люси, это очень и очень важно!
— Впереди, через два ряда, — вернулась Люси к рассказу, сидела парочка. Справа от нас был проход. Слева, на самом конце ряда, пожилая дама…