Выбрать главу
В отличие от кайзера Вильгельма и Наполеона Гитлер планировал не только отделить от России западные территории, но и согласно так называемому «Плану Ост» расчленить чисто русские земли, создав на них германские колонии и вассальные государства

Часть захваченного передавалась германским союзникам. Румыния получала Бессарабию и юг Украины между Южным Бугом и Днестром, Финляндия — Карелию, Карельский перешеек и, возможно, Кольский полуостров. Япония, начавшая 2 июля 1941 года подготовку к вторжению в СССР, планировала оккупировать приграничные районы от Читы до Владивостока. После этого с российской государственностью было бы покончено полностью.

Налицо принципиальное отличие от Первой мировой войны, самый благоприятный для Германии сценарий которой не предусматривал ликвидации России как государства. Даже когда империя развалилась и самые смелые мечтания Берлина могли осуществиться, Брестский мир 3 марта 1918 года, отторгавший от России Белоруссию, Украину, Польшу, Прибалтику, Финляндию и Закавказье, оставлял ее в границах, примерно соответствующим нынешним границам Российской Федерации, Казахстана и республик Средней Азии.

События Первой мировой войны в СССР никто не замалчивал. Главы, посвященные ей, имелись в учебниках истории, а сверх того большими тиражами издавались многочисленные исследования. Посвященная боевым действиям 1914 года работа Барбары Такман «Августовские пушки» вышла в 1972 году тиражом в 100 тысяч экземпляров, частично перекликающаяся с ней книга Николая Яковлева «1 августа 1914» появилась в продаже два года спустя таким же тиражом. В том же 1974 году тиражом в 12,5 тысячи экземпляров вышло исследование Александра Строкова «Вооруженные силы и военное искусство в Первой мировой войне». Мемуары бывшего главнокомандующего русской армией Алексея Брусилова «Мои воспоминания» были в очередной раз переизданы в 1963 году 50-тысячным тиражом, а в 1983 году — 100-тысячным… Сейчас подавляющее большинство историков может только мечтать о таких тиражах!

Путается Путин и с вопросом о предательстве большевиков. Путин был бы прав, обвини он их в антивоенной пропаганде до прихода к власти, которая, без сомнения, подлежала самому суровому наказанию по условиям военного времени. Но к моменту большевистского переворота армия уже разложилась, и страна была не способна воевать вообще. Сами большевики, попытавшись поднять солдат на защиту Петрограда от немцев в феврале 1918 года, обнаружили, что могут рассчитывать лишь на горстку боевиков Красной гвардии и латышских стрелков, все прочие воевать категорически отказывались. Даже виднейшие лидеры белого движения признавали, что процесс развала был необратим и без них.

«Я отнюдь не стану говорить, что партия большевиков не стремилась ликвидировать старую армию, — писал бывший командующий 3-м армейским корпусом Вооруженных сил юга России Яков Слащев. — Она безусловно это делала, потому что для классовой борьбы нужно было новое орудие — нельзя вливать новое вино в старые меха, и потому старая армия должна была погибнуть, но эта гибель была предрешена уже только потому, что старая армия сама умирала… На войсковых митингах выносились красивые резолюции, но когда дело доходило до проведения их в жизнь, то не имевшая ни духа, ни веры в своих начальников, ни самой элементарной дисциплины армия бороться была не в силах. Временное правительство — надо отдать ему полную справедливость — напрягло все силы для доставки военного снаряжения, и войска были перегружены орудиями и снарядами. Но что могли сделать поздние дары союзников, что могла сделать техника без духа? Русская армия представляла собой мертвое, разлагающееся тело, которое почему-то только еще не распалось. Этого ждать пришлось недолго. Особенно тяжело в это время было положение офицерства, которое, исполняя приказ Временного правительства, подготовляло солдат к бою и уговаривало идти в необходимую для Временного правительства атаку. И вот, после неудачного наступления Керенского, в глазах масс виновниками оказались не стоящие далеко и недоступные для них члены Временного правительства, а стоящие тут же офицеры. Рознь усилилась. Армия оказалась даже без младшего комсостава, потому что нельзя же считать комсоставом лиц, не пользующихся никакой властью и никаким влиянием на своих подчиненных. Армии не существовало, а была толпа. То, что было дальше, когда она сдавала Двину, когда она валила большими и малыми группами с фронта, — это был лишь фактический распад, — смерть же наступила уже летом 1917 года»