Выбрать главу

После краткого пребывания во владении герцогини де Гиз, сводной сестры Мадемуазель, дворец вернулся к Людовику XIV, который и подарил его Месье, своему брату герцогу Филиппу Орлеанскому. У того был сын, тоже Филипп, рожденный от союза с принцессой Палатинской. После смерти старого короля он-то и стал регентом.

Придя к власти, Филипп уступил настоятельным просьбам своей старшей дочери, Марии-Луизы-Элизабет, вдовы герцога де Берри, которой было тогда всего двадцать лет. Юная и восхитительная герцогиня пожелала жить в Люксембургском дворце. Она хотела иметь все самое лучшее, чтобы все остальные поняли, кто настоящая королева. И поскольку она всецело властвовала над ослепленным отцом, ей не составило особого труда добиться своего и в этом случае.

Регент был хорошо образован, воспитан, был тонким дипломатом и добрым человеком, и из него, без сомнения, вышел бы отличный король Франции. Но, презираемый с детства и пришедший к власти исключительно благодаря стечению обстоятельств, он не верил в себя. Филипп быстро пристрастился к вину и увлекся женщинами, ища в них утешения. К сожалению, дочь разделяла его вкусы, и Люксембургскому дворцу привелось пережить сцены, каких не видывал даже Елисейский дворец в те времена, когда он превратился в обитель порока.

Как и ее отец, мадам де Берри обожала праздники, но праздники особого рода: достаточно, как минимум, сказать, что дворцовый этикет она не признавала. Еще она любила красивых молодых людей. Для остроты ощущений ей было вполне достаточно юношей ее собственной охраны и самых прекрасных дворян отца. Она «потребляла» их в огромных количествах. Скажем сразу: отец и дочь стали товарищами по дебошам. Пили они не закусывая, ели – без ограничений! Их «невинные забавы» не отличались скромностью, а еще они обожали сеансы черной магии по книгам Аретина, которые обычно комментировал один из дворян.

Натанцевавшись всласть, они наконец гасили свечи. Спрашивается – зачем? Яркий свет нисколько не смущал дам: они присутствовали на ужине или в простейших нарядах, или же едва завернувшись в тонкий муслин, который не скрывал аппетитных форм белых холеных тел.

Потакая своим вредным привычкам, герцогиня де Берри, обладавшая отличным аппетитом, стремительно толстела и поправилась до такой степени, что в народе ее прозвали Толстощекой Принцессой. Она страдала несварением желудка и множеством других недугов, но это не остановило ее в обжорстве. Поговаривали даже, что чем хуже она себя чувствовала, тем больше предавалась чревоугодию. И вот в Люксембургском дворце уже жила не прекрасная женщина, а «безобразная толстуха», полностью погрузившаяся в душераздирающие кошмары, что и привело ее к трагическому концу. 21 июля 1719 года герцогиня де Берри умерла, когда ей было всего двадцать четыре года от роду.

Народ сочинил про нее песню:

Прожечь могла надменным взглядом И, презирая этикет, носила шаровары. Ей титулы ласкали слух, Но с таким огромным задом Она была знатнейшей из французских потаскух. О, Мессалина дю Берри, Очами, полными огня, в плен тяжкий забери.

Смерть заставила умолкнуть шутки и песни, спокойствие вновь вернулось в Люксембургский дворец, и глубокая печаль овладела регентом.

Новую эру в старинном дворце Марии Медичи, эру владычества мужчин (да не просто мужчин, а серьезных политиков), открыл младший брат Людовика XVI, граф Прованский, который в 1775 году добился от короля, чтобы тот отдал ему во владение Люксембургский дворец.

Король был недавно коронован в Реймсе, и хотя уже пять лет был женат на ослепительной Марии-Антуанетте, но ребенка у них еще не было. Дело в том, что Людовик XVI страдал «деликатными интимными проблемами». Так что пока его прямым наследником был Месье, то есть граф Прованский. А молодой граф стремился занять место короля как можно скорее. И, конечно же, он предпринимал для этого все необходимые усилия.

Заговоры и тайные интриги плелись быстрее паутины в углах замка. Особенно интенсивно это проявилось, как только Месье осознал, что между ним и столь вожделенной короной Франции нет никого, кроме старшего брата. Однако пока в 1775 году граф Прованский довольствовался созерцанием чужих коронаций, и единственное, что он предпринял, это переезд в Люксембургский дворец. Там граф обосновался с независимым видом будущего наследника.