— Да, на днях снег обрушился с вершины Казбека и завалил Дарьяльское ущелье, по которому лежит дорога.
— И много навалило снегу?
— Не один снег: тут и лед, и камни, целые скалы сорвало, все смешалось вместе и завалило ущелье версты на четыре; вышиною саженей на восемь или на десять. Завал остановил на несколько часов течение Терека.
— А случались ли по дороге проезжие?
— Были, и погибали.
— Их, вероятно, вырывают здесь, как в Швейцарии?
— Нет, этого невозможно, потому что завал слишком глубок. Притом же, кто может знать, на каком именно месте погибли они. Когда, года через два, завал довольно стает, и его расчистят, тогда найдут остатки смолотых экипажей, людей и лошадей.
— Вы не встречали в Тифлисе Пустогородова?
— Которого? Я видел там двух, одного военного, другого путешественника.
— Военного.
— Александр Петрович по приезде в Тифлис подал немедленно в отпуск и в отставку, вслед за тем он не устоял против тамошнего климата и занемог желчною горячкою. Когда я выехал, он еще был опасен.
— Прасковья Петровна! Поди сюда! — закричал старик в сильном волнении. На крыльцо вышла пожилая женщина, он сказал ей встревоженным голосом:—Александр ведь болен горячкою!.. Вот господин офицер знает его.
Адьютант поклонился Прасковье Петровне и, на ее вопрос, повторил сказанное.
— А не видали ли вы другого Пустогородова,— спросила она,— что он делает?
— Как же! Я с ним познакомился, он уехал в Персию.
— Покинул больного брата?
— Он выехал, когда еще не приезжал Александр Петрович. Полковник фон Альтер, который ненавидит капитана Пустогородова и большой приятель с Николаем Петровичем, ускорил свой отъезд в Персию; будучи снабжен всем нужным для путешествия по той стране, он уехал вместе с меньшим братом, чтобы избежать встречи со старшим.
— Надолго ли поехал полковник фон Альтер в Персию?— спросила Китхен, стоявшая у дверей.
— Не могу вам определительно сказать; но думаю, что он не возвратится. Я слышал от Николая Петровича, что он намерен вступить в персидскую артиллерию, куда охотно принимаются иностранцы для обучения туземцев; а как он прусский подданный, то ему будет это легко. Говорят, полковник фон Альтер огорчен какими-то семейными обстоятельствами.
Вышедший на крыльцо станционный смотритель с по- дорожною прервал разговор.
— Староста, бери прогоны! — закричал адъютант.
— Я их получаю-с,— сказал смотритель.
— Знать не хочу: по правилам почтовой езды старосте отдаются прогоны.
— Все равно-с, как вам угодно.
Ямщик без шапки подошел к адъютанту.
— Сколько следует прогонных денег?
— Ничего-с, ваше превосходительство! — отвечал ямщик, почесывая голову; потом, поклонясь, сказал:—Поберегите, ваше сиятельство, лошадок.,
- Вот я сейчас поберегу тебе бороду!— гневно возразил адъютант.—Сколько следует на тройку прогонов? Говори!
Мужик наконец вымолвил. Адъютант вынул кошелек и отсчитывал деньги. Между тем смотритель, кашлянув раза два, сказал запинаясь:
— Смею доложить-с, староста не виноват; они напуганы-с: на днях, проехал фельдъегерь, они, дураки-с, взяли с него прогоны: тройка вся легла-с, а ямщик еще не отдохнет-с от побоев.
— Всякий делает, как знает; кто в деле, тот и в ответе!— отвечал, адъютант, отдавая прогоны.
— Пословица говорит-с: отвага кандалы трет, отвага мед пьет-с,— заметил смотритель.
— Ваше сиятельство! Поклажи было в повозке—чемодан, сабля, ковер, шинель, всего пять штук?—доложил староста.
— Так! —отвечал адъютант.— Переплет-то хорош ли? Чоки подвязаны ли?
— Все исправно, ваше превосходительство!
— Подай огня закурить трубку.
— Позвольте у вас спросить,— сказал смотритель адъютанту,— все ли в Грузии благополучно?
— В каком отношении?
— То есть, в рассуждении заразы-с, чумы-с, как мы попросту ее называем-с.
— Нравственная чума все сильна; но болезней нет.
— А мы слышали-с, половину народу вымерло-с, Ну, а на линии благополучно-с?
— Опять в каком отношении?
— Насчет черкесов-с? Слухи носились, будто Ставрополь взят-с.
— По крайней мере, я там менял лошадей не у черкеса, а у чистого русского.
— Стало быть-с, все вздор! Смею спросить, скоро ли фельдъегерь проедет-с?
— Этого я не знаю! Мне до них дела нет!
Адъютант закурил трубку об уголек, поблагодарил Петра Петровича, влез в повозку и, медленно натягивая на плечи шинель, сказала
— Пошел!
Коренная взвилась на дыбы, пристяжные кинулись вперед, и тройка дружно подхватила; густое облако пыли заклубилось вслед за нею и скрыло курьера из виду: только колокольчик слышался все слабее и слабее, наконец, совсем замолк.