У меня буквально отпадает челюсть. Я округляю глаза:
– Давно слово новое выучил?
– Вчера, – довольно улыбается дед, – к месту употребил?
– Да, идеально.
И тут отец спрашивает, повысив голос:
– Над чем хихикаете?
Закусываю изнутри губы и перевожу дыхание. С бряканьем ставлю заварочный чайник на стол:
– О своем. Можно?
– Не запрещаю. Просто интересно.
– Вот уж спасибо, что не запрещаешь.
Дед в этот момент толкает меня плечом и приземляет рядом с отцом пирог.
– Садитесь, воробьи.
– Почему воробьи? – интересуется отец бесстрастно.
– Ершистые такие же, – дед с оханьем опускается на стул и бросает на меня хитрый взгляд. – Ну ладно, Дим, как дела? Какие планы? Чем живешь?
Я фыркаю:
– Де, ты один вопрос выбрать не смог?
– Как хочу, так и спрашиваю.
Отец отпивает чай:
– Все хорошо. На прошлой неделе вернулись с Бали. Варя вот в садик пошла на полный день.
Все внутренности в момент замораживает, хоть чай и горячий. Дыхание становится поверхностным, едва слышным. Хотелось бы, чтобы я перестал так реагировать на каждое упоминание о новой семье отца, но пока не выходит.
– Ну классно, – я отодвигаю кружку и встаю с места, – а мне надо в душ и к однокурснице, мы проект вместе делаем.
– Проект? В субботу? – переспрашивает отец, и в его голосе сквозит такой сарказм, что меня продуло бы до соплей, если б это было возможно.
– Да, проект. И да, в субботу. Можешь у своего дружбана Льва пробить, как ты все узнаешь про мою учебу. Он же там со всеми вась-вась, а? Проект по социологии. Узнай, пап, удостоверься.
Чтобы хлопнуть дверью, мне приходится проскочить арку, ведущую из кухни в коридор, и нервным шагом зайти в ванную. Но тут уж я силы не жалею. Воду включаю почти ледяную. Сжимаю зубы, стараюсь остыть – изнутри и снаружи. Только когда меня уже колотит крупная дрожь, добавляю горячую.
Не могу об этом слышать. Варя пошла в сад. Ну зашибись, че. Варя ходит на фигурное катание, Варя учится кататься на лыжах, Варя посещает английский. В три года. Мой отец с новой женой произвели на свет киборга, не иначе.
Мою голову, а потом остервенело тру ее полотенцем. Пытаюсь втереть себе мысль о том, что никто тут не виноват. Ни я, ни он, ни Варя. Но ни черта не получается.
Ванную покидаю стремительно, не глядя в кухню. У себя в комнате быстро одеваюсь. Свободные синие джинсы, белая футболка и первая попавшаяся толстовка из шкафа. Для Гольцман сойдет. Кстати, о ней. Надо бы предупредить, что приду раньше. Или нет? Ее же это взбесит? Было бы хорошо.
Когда обуваюсь, отец все-таки выходит в коридор.
– В кроссовках будет холодно.
– Ну, значит, замерзну.
– Ярослав, я не ругаться прихожу, – говорит он упавшим тоном, – хочу пообщаться. Вы для меня важные люди.
– Были бы важные, не ушел бы, – выпрямляясь, напряженным голосом отчеканиваю я.
Знаю, что это неправильно. Жизнь разная, не только черная и белая, я это уже уяснил, особенно когда мать ушла. Но я совсем…совсем не могу сладить со своей злостью из-за того, что и он нас бросил.
– Яр, – говорит отец тихо, и я отмечаю, как безжизненно висят его руки вдоль тела.
– Пап, без обид, – я наконец смягчаюсь, – реально надо идти. Ну хочешь, у Льва проверь. Действительно надо делать проект. Не скучайте.
Не дожидаясь ответа, ухожу.
На улице понимаю, что в кроссовках мне холодно. И в кожанке, конечно, тоже. Но что такое мороз против упрямства?
К тому же я сразу же срываюсь к остановке, когда вижу ползущий к ней автобус с нужным номером. Отец, конечно, переводит достаточное количество денег, чтобы можно было забыть про общественный транспорт, но я предпочитаю особо их не тратить.
Уже около дома Гольцман пишу ей.
Проходит пара минут, за которые я успеваю дойти до ее подъезда и продрогнуть, когда она, наконец, выдает свое королевское «поднимайся».
А когда заучка открывает мне дверь, и я шагаю в ее белоснежную квартиру, то дар речи просто покидает меня.
Не потому, что это слишком дорого. Нет, конечно. Я видел дорогие квартиры, ведь и на наш с дедом ремонт отец не поскупился. Это просто обычная хорошая квартира. Дело в другом. Она вся как больничный бокс. Белая и стерильная. Молча смотрю на Гольцман, которая встречает меня в бежевом домашнем костюме. Удивительно, но он тоже ей не идет. Неужели и его она не выбирала?
– А я могу вообще сюда заходить?
– В смысле? – она озадаченно морщит лоб. – Я же тебя сама пригласила.
– Разве я не должен пройти какую-то комнату, которая продует и обеззаразит все мои вещи?
– На что ты намекаешь? – Женя сощуривается, не успевая за моим сарказмом.