Больше двух недель, почти ежедневно, пытался дозвониться Михаилу. Связи не было. Предпринимать что-то без его согласия не решался. Потом на несколько дней уезжал из города по личным делам.
Как и в предыдущий раз, племянник приехал неожиданно, без предупредительного звонка. Свое присутствие снова засвидетельствовал лишь у порога моей квартиры. Узнав его через дверной «глазок», опять хотел в мягкой, шутливой форме пожурить его за излишнюю конспирацию и все-таки выяснить, как он проникает в подъезд и тамбур без ключей. Едва Михаил переступил порог, малейшее желание шутить, несмотря на радость встречи, моментально исчезло. За время, прошедшее с нашей последней встречи, он сильно исхудал и изменился внешне. Черты лица заострились, сильно изменили и заметно состарили его. Волосы посветлели от седины и поредели, обозначив преждевременные лобные залысины. Глаза ушли в глубину орбит, но и оттуда пронзали пугающим выражением безграничного, невыносимого страдания и скорби. Со времени гибели отца, я никогда не видел его в таком состоянии. Мы так и стояли в метре друг от друга, не решаясь обняться и заговорить, пока он с трудом не выдавил из себя едва слышимые слова: «Мама….умерла!». Потом отвел взгляд в сторону и опустил голову. Я успел заметить, как его страдающие глаза заполняются слезами. Обнимая и крепко прижимая племянника к себе, почувствовал, как помокрели и мои глаза. Не столько от печальной новости о смерти Галины, сколько от нахлынувшего чувства жалости и сострадания к Михаилу. Это чувство смешивалось во мне с необъяснимым, но отчетливым ощущением облегчения и прощения. Больше пятнадцати лет я не слышал от него, чтобы он назвал Галину мамой!
Увлекая племянника на кухню, успокаивая и поддерживая первыми пришедшими на ум словами соболезнования и сострадания, предложил ему перекусить с дороги и уже за столом спокойно рассказать все подробности и обсудить сложившуюся ситуацию. В ответ, уже приходящий в себя и понемногу успокаивающийся Михаил, выразительно подняв взгляд к потолку и приложив палец к губам, настоял на необходимости немедленно отправиться на квартиру к Галине, обещая все рассказать по дороге.
Выйдя на улицу, решили идти пешком, благо дом Галины находился от моего не очень далеко. Первые мои вопросы касались времени и обстоятельств смерти, кто и каким образом сообщил ему об этом. Мельком упомянул, что не мог дозвониться ему несколько недель. Даже с учетом всех особенностей наших взаимоотношений и моей осведомленности о необычном характере и способностях Михаила, его ответ смутил и озадачил меня. О смерти матери ему никто не сообщал! Он сам это почувствовал, сам так решил! По его мнению, Галина умерла около четырех дней назад. Он в это время находился в дальней заграничной командировке, поэтому и не смог приехать раньше. Поддавшись новой волне эмоций, я наивно начал убеждать племянника, что он мог ошибаться в своих ощущениях и выводах, что все может оказаться не так трагично и прискорбно. Слегка поколебавшись, рассказал ему о моем последнем визите к Галине, своих впечатлениях о ее сожителе Дмитрии и об их отвратительном быте. Михаил, то ли от переживаний, то ли от безысходности, лишь вяло махнул рукой. Он уверен был, что мать мертва и уже внутренне смирился с этим фактом. Его интересуют лишь некоторые детали и конкретные обстоятельства уже свершившегося события и вытекающих из него последствий. Но о них он пока не хочет и не может говорить.