Несколько фотографий были копиями с записей камер наружного наблюдения на улицах незнакомого мне города. На одной из них, во весь рост были запечатлены четверо мужчин. Рядом с моим племянником стоял полноватый молодой человек славянской внешности, примерно его же возраста. Оба были в гражданской одежде. Напротив них, на расстоянии метра - двое мужчин лет 40-45, в разной по цвету, покрою и едва различимым шевронам и знакам отличия, военной форме неизвестной мне страны. Следующий кадр, сделанный этой же камерой, зафиксировал момент посадки всех четверых в армейский джип. Уверенно сообщив, что из всей четверки узнаю только Михаила, я уже хотел было вернуть фотографии обратно, но в самый последний момент, на заднем плане второго кадра мой взгляд случайно зацепился за две нечеткие фигуры, находившиеся в нескольких метрах сзади и сбоку от заснятой машины и садящихся в нее людей. Изображение их фигур было слегка размытым, лица неразборчивы, но я моментально узнал в них пару мужчин, неотступно следовавших за нами с Михаилом во время похорон и поминок его матери. О чем незамедлительно проинформировал допрашивающих меня офицеров. По реакции полковника и формальному характеру уточняющих вопросов догадался, что эти мои показания им совсем не интересны. Подписав очередные протоколы, поинтересовался, по какой статье и где возбуждено уголовное производство. Ответ меня еще больше озадачил. Из него следовало, что в Главной военной прокуратуре РФ дело возбуждено по факту терроризма. Еще несколько делопроизводств открыто в других ведомствах по их специфическим составам. Включая нарушение норм дипломатической неприкосновенности. Одновременно расследование проводится в нескольких государствах и по линии нескольких международных организаций.
Я уже было решил, что с процессуальными формальностями покончено и сейчас полковник, наконец-то, сжалится надо мной и подробно расскажет о том, что произошло в Турции. Но он некоторое время сидел молча, полностью погруженный в свои мысли. Затем едва заметно кивнул капитану, словно отдавая заранее предусмотренную и обусловленную команду. В этот момент меня обуял реальный страх. Слова племянника по поводу измены Родине, перспективы запятнать честь всей нашей семьи несмываемым позором и презрением, приобрели смысл надвигающейся реальности. Я уже начал клясть себя за то, что выбрал такой легкомысленный вариант дачи показаний и скрыл от офицеров всю правду. Не надо быть опытными разведчиками, или юристами, чтобы понять, когда тебе лгут, или, по крайней мере, умышленно скрывают правду! Совсем недавно я праведным гневом возмущался по поводу лицемерия чиновников, а сегодня самым наглым образом лгу и мешаю исполнять служебные обязанности не просто сотрудникам силовых и правоохранительных ведомств, но и друзьям и сослуживцам собственного племянника.
Затянувшаяся пауза и мой нарастающий мандраж вовремя были прерваны капитаном, доставшим из папки и протянувшим мне новый снимок. Он был больше размером и намного лучше качеством, чем все предыдущие. Я с трудом сконцентрировался на простом и понятном вопросе: «Вы узнаете эту вещь?». Это была фотография часов Михаила. Я не мог их не узнать, так как лично покупал и дарил их ему по случаю его демобилизации из армии и поступления в университет. Отечественная модель «Победа» в желтом корпусе с упругим кожаным ремешком, состоящим из двух частей и пряжки желтого металла. Смысл моего быстрого утвердительного ответа, стал доходить до меня чуть позже, когда полковник переспросил, почему я так категорично заявляю, что это часы Михаила, а не просто аналогичный экземпляр такой же модели?! К этому моменту я уже понимал, что означает вырванная с одной стороны проушина для ремешка, стекло расколотое по кругу и вдавленное в циферблат с покореженными стрелками, застывшими без пяти минут семь, бурые пятна и потеки на ремешке и корпусе.
Я уже не просил и не торопил офицеров. Молча подписал очередной протокол. Молча наблюдал, как капитан доставал из герметичного пластикового пакетика две стерильных деревянных палочки с ватными тампонами на конце. Покорно терпел, когда этими тампонами брали мазки с внутренней поверхности щеки. Мне и без комментариев было понятна необходимость предоставления образцов для предстоящей медико-генетической экспертизы. Как журналист, я имел достаточно информации для прискорбного вывода о том, что подобные экспертизы проводят в основном тогда, когда трупа или вообще нет, или его фрагменты настолько малы и обезображены, что другими методами идентифицировать их с конкретной личностью погибшего, практически невозможно. Последний подписанный мною документ предупреждал, что я не имею права разглашать полученные мною в процессе расследования сведения, так как они вдобавок к следственной тайне, могут содержать еще и государственную.