- Их остужают, чтобы не завоняли, - пояснил Фёдор и с чувством исполнил песенную строку. - Ну, а покойники, бывшие люди, добрые люди, и нам не чета. Это Высоцкий!
- Добрые? Я их боюсь, дядь Федя, - признался Лёшка. – С малолетства бздю.
- Ну и дурак, - пожал плечами старший, но тут же озаботился учёбой и лечёбой подопечного. – Ща перестанешь. Откинь покрывала со всех трёх. Откинь, ну! Молодец. Тронь мальчишку пальцем. Ну! Видишь, он не шевелится. Теперь девку тронь. За титьку ущипни. Ну! Была бы живая, уже визжала бы и обзывалась. Теперь мужику дай щелбана. Молчит? Вот, а живой дал бы в морду. Ладно, прикрой их. И возьми стаканы на шкафу. Картонные, да. Штуки четыре. Как для чего? Закуски-то нет, запивать будем.
Осмелевший Лёшка шустро отыскал стопу стаканов и вернулся к покойникам. Накрывая девчонку, отважный санитар заметил в её сжатом кулачке пучок полупрозрачных стеблей. Выдернув самый длинный, острый, слегка изогнутый, похожий на рыбий шип или иглу дикобраза, он со смешком принялся покалывать то мальчишку, то девушку, то мужика:
- А я вас не боюсь!
Тем временем Фёдор открыл дверку многокамерного холодильника, выдвинул третью полку по втором ряду, где между ног покойника ждала своего часа остуженная водка. Санитары морга, люди грубые, но душевные, так давно и полезно дружили с коллегой из приёмного покоя, что доверили не только ключи, но и секрет: плюс четыре по Цельсию выдерживались лишь в этой ячейке.
Когда бутылка легла в карман куртки, дверь холодильного отделения закрылась и ключи вернулись на месте, старший санитар обратил внимание на глупое поведение молодого. Тот фехтовал каким-то белым прутиком с неподвижными телами сегодняшних покойников и пел еврейско-казацкое «только сабля казаку во степи подруга».
- Тихо ты, обалдуй! Не смей жмуров обижать!
- Так чё их бояться?
- Они покой любят, и до сорокового дня от тела не уходят, дурень! Стаканы взял?
Вместо ответа раздался вопль, тяжко грохнуло и звонко рассыпалось, заскакало по кафелю стекло.
- Ой! Она шевелится! Ой, я бутыль сронил!
- Идиот! Быстро наружу!
По прозекторской поплыл резкий до слёз запах аммиака. Шлёпая по жидкости, вытекшей из разбитой ёмкости, виновник добежал до двери, выскочил в коридор, едва не опрокинув каталку. Фёдор торопливо распахнул окно:
- Маньяк, бля! Сам потом смывать будешь, когда выветрится. Дверь оставь, бля! Иди те окна открывай, чтобы сквознячок был. Ну, дебил, вот дебил, а? Дотыкался?
- Она ногой дёрнула!
- Чем ты её ширял? Не знаю… Тупая школота! - передразнил испуганного Лёшку многоопытный Фёдор, закончивший школу в советские времена. – Биологию не знают!
Он ещё помнил опыты с лягушачьей ногой, которая дёргалась, как живая. Поэтому сумел выстроить версию шевеления покойницы с позиции материализма. И спланировать будущие действия:
- Электричество, вот мышцы и сократились. А ты собздел и накосячил. Бля! Ну, ладно, пару часов обождём. Нашатырь стечет, чуть повыветрится, тогда пол смоем. Главное, осколки собрать. За бутыль спрашивать станут, молчи, как партизан. А то хрен нам ключ от морозилки, понял?
Расстроенный наставник и смущённый виновник аварии удалились в приёмный покой. Медбрат уже проснулся и шумно играл в смартфоне. Пришлось уединяться в туалете, но стрёмно беседовать через перегородку, да ещё сидя на очке. Приняв на грудь по стакану и запив из-под крана, санитары вышли перекурить на край пандуса.
Вечерняя заря давно скончалась, оставив после себя красноватый край горизонта. Глядя на тонкие облака, Фёдор представлял, как вернётся домой, с удовольствием заправится настоявшимся борщом, добавит стопарик и крепко уснёт, на сутки избавленный от домогательств жены. «Или попробовать виагру, раз уж ей неймётся?»
Лёшка думал о покойнице, которая шевельнула ногой. Он так шарахнулся от неё, что оставил шип в мужике и ногой опрокинул бутыль с нашатырём. Фёдор, конечно, сослался на электричество, но откуда оно возьмётся в шипе? Вдруг девку в морг отправили живой?
- Дядь Федь, а врач не мог ошибиться?
- Ни разу не было такого. Ты, кстати, когда их отвёз, в журнал вписал? Номера оформил?
Молодой опустил голову, покаялся:
- Забыл, - но тут же резво поднялся на ноги. – Ща, сполосну пол, и всех запишу.
**
Сашка очнулся от частого сердцебиения. Он лежал на чём-то холодном и жёстком. В голове словно два здоровенных кота дико вопили на разные голоса. Наверное, дрались. Он чувствовал этот шум внутри, но не имел сил унять. Коты ему не подчинялись.
Снаружи раздался грохот, зазвучала мужская ругань, и непереносимая вонь проникла в нос и горло. Кашель ухудшил ситуацию. Попытка вдохнуть привела к спазму, а слёзы, обильно хлынувшие из глаз, ослепили. Светлое пятно, даже не пятно, а область справа, заставила Сашино тело рвануться туда.