— Яринка!
Девушка стояла неподвижно.
— Яринка! — повторил тихо Гайдук, заглядывая в окно. — У меня приятные вести для тебя, — и он протянул зажатое в кулаке письмо.
Она даже не пошевельнулась.
— Возьми! — попросил он мягко. Наклонился через подоконник, зашептал еще вкрадчивее: — Небольшой пустяк, и ты будешь, Яринка, большой госпожой. Понимаешь? Сегодня для этого есть удобный случай. Слышишь, что я тебе говорю? Пойми — удобный случай!
Понимает ли? Теперь вроде бы понимает. Очень хорошо понимает, о каком «пустячке» идет речь. Зверюга!.. Пусть будет что будет, но письмо она не возьмет. Хватит!
— Отойдите, иначе я сейчас позвоню куда следует.
Гайдук помолчал немного, не то удивляясь, не то раздумывая.
— Так я должен уйти?
— Да! Да! Уйдите, чтобы я вас никогда больше не видела!
Гайдук какое-то время выжидал, будто решал и не мог решить, как ему после этого действовать. Потом неторопливо отошел. Вскоре его черная фигура исчезла во тьме, затихли тяжелые шаги, а Яринка растерянно стояла на прежнем месте. В висках яростно стучала кровь, кружилась голова, всю ее лихорадило. Села в кресло, беззвучно заплакала. Где ей искать спасения? Ведь так дальше жить нельзя! И до каких пор она должна терпеть? Для чего?
Скрипнула дверь.
— Кто там? — спросила чужим голосом.
— Это я, Яринка, дед Роман.
— И я! — добавил кто-то из темноты слишком весело.
Яринка молчала.
— А что с тобой, дочка? — всполошился вдруг старик, переступая порог. — Свет не горит. Что здесь случилось, доченька?
— Ветер, дедушка, — с трудом произнесла Тарасевич, а сама подумала: «Кто же это пришел с дедом?» Еле удерживая волнение, продолжала вслух: — Открыла окно, что-то душно стало, а лампа потухла... Кто там с вами пришел, Роман Петрович?
— Это все пустяки, доченька, лампу я сейчас зажгу. Вот закрою окно и зажгу, — успокаивал Яринку сторож, а она торопливо вытирала глаза. Ей очень не хотелось, чтобы он видел ее слезы. И потом, кто же это все-таки пришел с дедом? Голос будто Феклы Слепой. Только зачем же она пришла так поздно?
— Значит, ты меня, Яринка, не узнала? — спросил из темноты все тот же наигранный голос. — Разве ты не знаешь, что сегодня в клубе концерт?
— Неужели Фекла?
— Наконец угадала!
Будто на радостях, Фекла мелко застучала каблуками, пытаясь отыскать Яринку в темноте.
— А я бегу в клуб, вдруг навстречу дед Роман. «Пошли на концерт, дедушка», — говорю, а он руками разводит, мол, служба не позволяет, да и секретарша сельсовета ждет... Вот я и забежала. Пошли, Яринка, вместе.
Тарасевич не знала, что отвечать. Может, согласиться? И пока дед не зажег лампу, выйти на улицу? Тогда ни дед, ни Фекла не увидят ее заплаканных глаз, не будут допытываться...
— Роман Петрович, я и впрямь пойду с Феклой в клуб. Я ненадолго — на полчаса, не больше. А если из района меня будут разыскивать, позовете или скажете, что отлучилась на минутку.
— Да уж что-нибудь скажу, — согласился дед. — Иди, доченька, послушай и мне расскажешь. Иди, Яринка, — добавил рассудительно и даже трогательно дед, налаживая лампу. — Может, никаких звонков и вовсе не будет. Иди, дочка!
Секретарь Совета еще раз тайком вытерла глаза, быстро отыскала в темноте Феклу, коснулась ее руки, и они вышли на крыльцо. Какое-то мгновение Яринка недоверчиво прислушивалась — идти, не идти?
— Чего ты? — тихо спросила Слепая, обнимая бывшую одноклассницу.
— Не знаю... Кажется, боюсь.
— Пускай нас боятся, а не мы их, — злым голосом зашептала Фекла. — Днем их власть, а ночью — наша.
— Ты очень преувеличиваешь, — быстро возразила Яринка.
— А тебе это не нравится?
Тарасевич не стала больше возражать. Ей не хотелось вступать в спор с Феклой, которая была ей противна еще с войны, когда она в открытую, с явным вызовом, флиртовала с немецкими офицерами, куда-то с ними ездила...
— Ты в город не собираешься? — снова негромко начала Фекла.
— Нет... А почему ты спрашиваешь?
— Потому, что я завтра или послезавтра хочу съездить в город. Вот и ищу попутчицу. Вдвоем всегда веселее. Думаю купить шерстяную кофту. Говорят, на толкучке такие хорошие кофты попадаются... Сначала куплю кофту, потом румынки на меху. — И Фекла увлеченно начала рассказывать о своих планах.
В маленьких окошках крестьянских хат уже горели огни. Было слышно, как скрипит поблизости колодезный журавль. Где-то заржала лошадь, блеяли овцы. Этот привычный сельский вечерний гомон немного успокоил Яринку. Она поправила платок и ускорила шаг, не очень прислушиваясь к Феклиной болтовне, — пускай себе говорит!