«А вдруг отыщется и грамматика![10] — подумал про себя Станислав Владимирович. — Везет же Духнию! Никто никогда не находил таких сообщений, а он нашел».
Другой голос, резкий, укоризненный, добавил едко: «Труд. Все дается трудолюбием, друже!.. Не забывай, что у Степана Михайловича интерес к общерусской тематике возник еще в начале столетия...»
Перевернул несколько страниц подшивки, а продолжал думать о Духние. «Опять газеты и радио будут кричать о его находке, напечатают, пожалуй, не одну статью. Да и в университете снова поднимется шумиха... А я лишь копаюсь в бумагах. Карточки скоро хранить негде будет. А печататься? Когда же наконец я выйду со своими мыслями к людям?»
Со страниц «Громадського голосу» дохнуло стариной. В комнате словно бы зазвучал голос великого Франко. «Да, да, все эти страницы проникнуты борьбой. Все эпохи, вся история проникнута борьбой. Но о чем писать в сборник? Чтобы это актуально прозвучало?»
Сначала у него возникла мысль дать туда почти готовую работу «Эмиграция украинского населения Галиции за океан в начале двадцатого столетия». Но тут же подумал: а украсит ли такая работа юбилейный сборник? Не далека ли тема от современных интересов? Да и потом — выезжали ведь из Галиции не только украинцы! Не пришьет ли ему Линчук какую-нибудь политическую ошибку?
Откинулся на спинку стула, задумался. «Недоброжелатели могут выдумать все, что только захотят выдумать. И потом... Разве в работах Степана Михайловича все так и дышит современностью? Например, его сегодняшняя находка? Какими эталонами здесь пользоваться?»
— Интересно, авторы первых грамматик на Украине и в Белоруссии знали о существовании грамматики Ивана Федорова? — спросил вдруг академик, отрываясь от архивной папки.
Жупанский не расслышал, удивленно повернул голову.
— Что, что, Степан Михайлович?
— Я говорю, знали ли Лаврентий Зизаний и Мелетий Смотрицкий о существовании грамматики Ивана Федорова?
Станислав Владимирович неопределенно развел руками.
— Наверное, не знали, — высказал свое предположение академик. — А ты чем недоволен, Станислав?
Профессор поднял на Духния усталый взгляд.
— Недоволен? Как тут будешь доволен, когда за спиной чувствуешь одни неприятности.
Духний участливо посмотрел на коллегу.
— А если конкретно? Что тебя угнетает, волнует?
— Все к одному. Вот нужно написать статью в юбилейный сборник, а что и как писать, не представляю, хотя материалов, ты знаешь, у меня предостаточно.
— Ну и ну! — протянул с улыбкой Духний. — Вот бедный человек, его в сборник тянут, а он не знает, что и как писать!
Академик встал из-за стола, заваленного грудой рукописных материалов, стал медленно прохаживаться по комнате, разминая руки. Худая сгорбленная фигурка, но лицо... Брови и губы — в постоянном напряжении. Глаза — живые, мечущие искры. «Откуда у него столько энергии? — завидовал Станислав Владимирович. — Он постарше меня, послабее здоровьем: как-никак — четыре года в Талергофе... А вот не сдается».
— Ты знаком с Андреем Волощаком?
— Близко нет... Знаю, что поэт, слепой. Кажется, еще со времен первой мировой войны.
— Правильно. Так вот — до тридцать девятого года этот самый Волощак издал всего лишь один сборничек тиражом в тысячу экземпляров, да еще на свои собственные деньги. А за это время, после войны, целых три сборника вышло, общим тиражом свыше двадцати тысяч экземпляров. Вот и сравнивай! Три сборника за каких-нибудь шесть лет Советской власти. А как печатаются Гаврилюк, Тудор, Галан, Козланюк?! А возьми Ирину Вильде!
— Не всех же печатают! — возразил Жупанский.
Степан Михайлович перестал ходить.
— Нужно писать так, чтобы твоими работами интересовались... Нужен твой труд народу, пиши, а коль не нужен — и не берись!
При последних словах Духний многозначительно посмотрел на Станислава Владимировича. Но выражение лица академика было благожелательным.
Что ему ответить? И надо ли отвечать?
Профессор молча уставился в потолок; Духний продолжал неторопливо ходить по комнате.
«Это он меня имеет в виду, — думал Жупанский. — Премного благодарен за откровенность. Такое тоже не всегда и не от каждого услышишь... Только кто знает, что ныне народу нужно... Не так все просто!»
10
До 1955 года обнаружен только один экземпляр грамматики Ивана Федорова. Он хранится в Гарвардском университете в США.