Голубой шарф, висящая улыбка – все это великолепие устроилось на угловом диванчике у окна с видом на помойку и принялось разглядывать картины. Разглядывало картины и молчало, и я молчала.
Вадим
Дом странный – вышел из машины на Фонтанке и словно попал в другой мир. Такой захламленный мир, до краев наполненный чужой прошлой жизнью. Королевство забытых вещей, потерянного времени, в общем, что-то из детства… как будто время остановилось.
Ко мне все приходят, и я не молчу, разговариваю. Но этих всех, как правило, связывают со мной общие интересы – мы либо вместе учились, либо вместе чиним кран, либо вместе коллекционируем мои картины. Но какие у нас с великолепием общие интересы – мыши? Пусть само разговаривает, хочет о картинах, хочет о мышах. Тем более мне надо кое-что обдумать.
…Он мне не нравится – не то чтобы я чувствую себя рядом с ним особенно нечесаным пуделем, просто инстинктивная неприязнь к красивым мужчинам. Думаю, это у меня детская травма.
По Фрейду, детская травма уходит в подсознание и оттуда определяет все взрослые комплексы и поступки. Вот именно. У меня была детская травма – в три года я ушибла коленку, потому что меня уронил на пол один папин аспирант, очень красивый. Сначала держал на руках, а потом увлекся диссертацией и уронил. Детская травма ушла в подсознание, и с тех пор я терпеть не могу красивых мужчин. Думаю, поэтому мне так не нравится господин от мышей.
Вадим
Молчит. Эта Катя – редкая, удивительная женщина, потому что совсем мне не нравится. Вообще-то мне нравятся разные женщины, большей частью красивые, но ведь и в некрасивой можно увидеть какую-то неочевидную прелесть. А эта… в этой Кате все непривлекательно.
…Не удивилась и даже, кажется, не задала себе вопроса, зачем я к ней пришел. Пришел и пришел, похоже, к ней все приходят для необязательных бесед.
– Катя, расскажите мне про себя, – сказал Вадим с таким заинтересованным видом, как будто я звезда и он берет у меня интервью на кухне, а за занавеской прячется оператор с телекамерой.
– Нет! То есть я имею в виду, не обижайтесь, ноя Маша…
Вадим сделал вид, что он медиум, – прикрыл глаза и заговорил замогильным голосом:
– Я сейчас угадаю… Вы из хорошей питерской семьи. Ваш папа был профессор, или директор завода, или писатель… Вы не замужем. Детей у Вас нет.
Хорошо бы сейчас на кухню, зевая, вышел муж, в тапочках и халате, а за ним ввалилась стайка детей – вот был бы ему хороший урок.
– Вы программист, филолог, преподаватель… доцент?
Доцент! Как бы не так! Я автор «Варенья без свидетелей», пока не изданного.
Вадим
Девушка оформлена в стиле ретро. Максимально несовременное существо, интеллигентка из прошлого века – из советской жизни. С любимыми книгами, с этим ее папой, с жалким бытом, иллюзиями о высшей справедливости, идеализмом… Да еще это странное сочетание допотопных примет советского времени – все эти торшеры, кобальтовые чашки, треснувшие тарелки, чугунные сковородки – с живописью, которая на «Сотбис» стоит миллионы!.. Нестеров, Кустодиев, Крамской, Добужинский… О господи!
Наверняка она даже не оценивала картины… Не то чтобы она не понимает, сколько это стоит, она не убогая, не идиотка. Она просто не собирается понимать, зачем ей… Сидит в нищете на миллионах. К ней можно испытывать научный интерес, как к жуку на булавке. В детстве про таких, как она, говорили «дура несчастная». Жалкая, значит, дура, нелепая…
…Как поступить с картинами?! Ограбление? Пусть придумают что-нибудь пооригинальней.
Какой глупый разговор! Может быть, сказать ему, что мне пора на работу? Может быть, я работаю в круглосуточном кафе и могу уходить на работу, когда мне вздумается?
Ох, звонок. Интересно, кто это?
Сначала в дверь просунулся сапог, украшенный блестящими камушками, потом огромный норковый помпон, а потом уже вся Ада в голубом берете. Голубой берет с норковым помпоном – очень запоминающийся головной убор.
– Сапоги купила. – Ада повертела ногой. – Триста баксов дала.
– Красивые, – похвалила я, нервно оглядываясь. Не хотела знакомить ее с Вадимом.
Ада, она такая – начнет разговаривать сама, полностью оттеснит меня норковым помпоном на второй план, и как я тогда смогу понять, зачем он пришел?
– Не с пустыми руками, – важно сказала Ада, – а с кое-чем.
Оказалось, «кое-что» – это кастрюлька. Кастрюлька осталась от Адиного любовного пиршества – днем она угощала своего нового друга обедом и часть обеда отложила для меня.
– Я готовлю лучше, чем шеф-повар во французском ресторане, особенно голубцы и пельмени, а ты не знала?.. Сегодня у меня голубцы.
Я благодарила, мялась и незаметно загораживала дверь на кухню.
– Машка… Дай что-нибудь повисеть, – попросила Ада и показала на Крамского: – Вот хоть этого Шишкина.
– Не дам, то есть, конечно, дам, но не сейчас, а как-нибудь потом, – твердо сказала я.
– Ну что тебе, Шишкина жалко? – проныла Ада, нахлобучила на меня свой берет и потянулась к Крамскому. – У нас с ним секса-то не было… А завтра как раз ответственная встреча… Завтра все решается, будет секс или так, ерунда… А послезавтра я приду за кастрюлькой и принесу тебе твою коричневую мазню обратно.
Почему Адин «секс» может произойти только в присутствии Крамского?
Так мы шепотом препирались, пока из кухни не раздался голос Вадима:
– Ну что, удалось выменять кастрюльку на картину? Ада заглянула на кухню и прошептала мне на ухо громким детским шепотом:
– А это еще что за х… с горы?
– Ада! – испуганно зашипела я. – Мы же договорились, что в русском языке любому слову можно найти эквивалент, буквально к любому…
– Я забыла какой… – виновато сказала Ада.
– Мужской половой орган, – прошептала я.
– Ладно, – громко сказала Ада. – Что это за мужской половой х… с горы?.. Кр-расавец мужчина!.. Ну, Машка, у тебя роман, а ты тихаришься! Ну и как секс?
– Какой секс, Ада? – шепотом возмутилась я. – Мы с ним совершенно чужие люди, не считая мышей.
Ада все время твердит – секс, секс, прямо как ребенок!
Шепотом пыталась доказать Аде, что отношения двух людей не обязательно роман, бывает еще человеческая симпатия, взаимная приязнь, или человек может ехать мимо человека и зайти выпить кофе.
– Давно сидите-то? Минут двадцать? Уже пора… Сейчас я уйду, и у вас сразу же будет секс, – уверенно сказала Ада, вдвигаясь на кухню.
Слышал ли Вадим, что он мужской половой х… с горы? И что у нас сейчас будет секс?
Не слышал. А если слышал? Господи, какой позор, какой ужас…
– Ну, не буду вам мешать, – сказала Ада и уселась за стол. – Машка, дай хоть чаю, что ли…
– Это Вадим, я думала, он человек от мышей, – обреченно сказала я. – А это Ада…
– Интеллигент в пятом поколении из рода Бенуа, коллекционер, агентство недвижимости «АДА», – представилась Ада.
Вадим заулыбался, засветился так, как будто он Адин новогодний подарок.
Наверное, бывшие секс-символы общаются так со всеми женщинами моложе семидесяти – дарят себя всем, как подарок, просто включают обаяние, как включают торшер. А я бы, например, вместо этого господина хотела получить шоколадный торт, чтобы слой шоколада, слой вафель, – лично я против фруктовой прослойки, а современная тенденция шоколадных тортов клонится к фруктовой прослойке… Что-то я увлеклась.