Я — как послушный крокетный мячик
Под молотком судьбы.
'
Милая — милая!
Ты меня слышишь?
Фабричной сиреной мой рёв:
Снова Любви иглозубые мыши
Тёплыми рыльцами
В тёплую кровь.
'
Жадный как пламя,
Голодный Любовью,
Вечно-чужой серой своре мужчин —
Снова несу к Твоему изголовью
Много Любви и немного морщин.
'
Но теперь, когда весь я —
Сплошная осень,
Когда Ты для меня —
Как машине пар, Когда все говорят: —
Он теперь уже Тосин,
Когда Мартом смеётся беззубый Январь, —
'
Я —
Как стальной электрический молот
Самое сердце скуки бить,
Камень тоски как песчинка измолот
Единственным в Мире «Любить».
'
Вас, положительных, хохот мой дразнит,
Ну-ка, в футляры своих сюртуков!
Весь я — сплошной торжествующий праздник,
Красная метка средь чёрных листков.
'
Милые дети!
Позвольте мне туже вам
Петлю стихов, чтоб на землю слеза.
Тонко блеснуть бледнорозовым кружевом,
Сеткой поэз на бычачьи глаза.
'
А потом...
А потом засмеяться над вами —
Грудой застывших офраченных мяс,
Блёстким хохотом выть себе Вечную Память,
Чтоб не стыдно Миру за вас.
'
Слишком тонко щетинятся
Иглы наших кустарников,
Пятилетье мы пели пред злым дураком, —
И никто не додумался
Поколенью бездарников
Просто выстрелить в рожу весёлым плевком.
'
Мне от вас — пару брюк бы, вина, папиросу
Ну а вам? А вам от меня —
Не пора ли сюртук похоронных вопросов
На блестящее платье Любви
Обменять?
'
Впрочем... вы ведь свободны только в 12...
У вас ведь — котлеты, отчеты и нэп,
Вам ли теперь ерундой заниматься,
Если как блохи цены на хлеб?
'
А мы вам —
О розовых чашах женщин, —
Когда вам достаточно просто калош,
Женского мяса,
Модного френча,
А ночью с женой —
Официальная дрожь.
'
С шевелюрами Листа, с душою базарников,
Рельсы тупости в даль,
В свинохлев,
В Далеко...
Как я счастлив, что первый
Поколенью бездарников
В рожу выстрелил
Звучным
Веселым
Плевком!
'
Декабрь 1922.
Кременчуг.
Последнее предупреждение
Слёзы звёзд, небосвод из атласной материи,
А внизу на Земле — океанами кровь.
Перерезать бы дряхлому Миру артерии
И швырнуть эту падаль в ров.
'
И у старого бога добиться гарантии,
Чтобы в Новой Вселенной — сплошная весна.
А людей бы одеть в ярко-красные мантии,
В ризы бешенной Радости, Смеха и Сна!
'
Чтоб для них — ни Европ, ни Америк, ни Англий,
Чтобы травы для них не тонули в крови,
Чтоб для них мои песни — второе Евангелие у
Колоссальной Любви.
'
Наша каста поэтов — святое купечество —
За кредитки стихов Красотою звенеть.
Мы всегда в авангарде твоем, человечество,
Если ты на пути к вековечной весне.
'
Ну а если и дальше в слепой бухгалтерии
Колоссальными цифрами злобу и кровь, —
Мы разрежем проклятому Миру артерии
И швырнём эту падаль в ров.
'
Апрель 1928.
Одесса.
Метрополитены улыбок
Одураченный жизнью — пред смертью брошу
Обалделой Земле своей Радости глыбу.
Храпящему Миру в печальную рожу —
Метрополитены Улыбок!
'
В пасхальном набате жужжать и вертеться,
Жужжать и кружиться сплошной каруселью!
Поэты! Куда на Земле бы нам деться
С таким неземным необычным весельем?
'
Лязгаем Радостью, Смехом скрежещем,
Издеваемся злобно над скорбью столетий.
Хохотом квакаем в рупоры женщин —
Дьявольской Радости буйные дети!
'
Скорбь и тоску избирая мишенью,
Звонко швыряем Беспечия глыбы:
Мы уже знаем о близком крушении
Метрополитенов наших Улыбок.
'
Февраль 1923.
Эквилибристика образа
«Ярмарке Мечтателей».
'
Ночь — алмазный хлев, в котором мы доили
Вымя неба, где сосцы — в звезде.
В колокольнях сердца зазвонили
Мы — Пономари Страстей.
'
В букварях Любви —
Колумбы ижиц солнца,
Акробаты сумасшедших ласк.
Рундучки поэтов — захлебнуться бронзой