– Что это у тебя? – вместо приветствия спросила Полина и притронулась к тому месту у себя на лбу, где у него был шрам.
– Да так, ерунда, – почему-то смутившись, сказал Виктор и нехотя добавил: – Катался на водных лыжах, ударился о борт лодки.
Ему явно неприятно было об этом говорить, поэтому она сменила тему, думая, что расспросит подробно как-нибудь потом. Но так и не спросила.
– Как ты меня нашел?
– Ну, я все-таки детектив! – с шутливым самодовольством сказал Виктор. – Через цепочку твоих друзей и просто знакомых раздобыл телефон Наташи, а она дала адрес. Я за тобой. Подходящей кандидатуры на твое место не нашлось.
Не удержался, вернул ей ее жестокую фразу, ну и ладно. Полина вдруг почувствовала, что радость от того, что он приехал, перевешивает злость на то, что снова втиснулся в ее жизнь.
Они уехали из Пскова на следующий день. Полина вернулась в детективное агентство. Но их отношения нисколько не изменились. Еще целых три года они так и оставались просто дружески-деловыми.
И вот сейчас, когда Виктор рассказывал о встрече с Алевтиной и излагал свою версию о двоюродном брате, Полина вспомнила этот псковский период. Пока она жила в Пскове, Виктор вполне мог познакомиться с Алевтиной. Но почему он так упорно отрицает это знакомство? Тут может быть два варианта: либо он ее обманывает, либо не помнит. Возможно, травма головы была серьезней, чем он пытался представить. Во всяком случае, связана она явно с какой-то темной историей, которую Виктор захотел поскорее забыть. Одно непонятно: почему Алевтина назвала его Стасом? Не мог же он представиться ей именем своего погибшего брата. А если все же представился, то зачем?
Эта прошлая история, которая вдруг Полине так ярко вообразилась, очень ее растревожила. Но еще больше тревожила история настоящая. Ее дар обрел новую форму. События, которые происходили в ее видении, почти полностью совпадают с теми, которые происходят сейчас. И это значит, что у Алевтины и Виктора произойдет бурный роман. И это значит, что Виктор попадет в беду. Потому что какую бы новую форму ни принял ее дар, видеть людей она может только через их кому. Но как предотвратить беду? Способ только один: узнать, что будет дальше.
Но она понимала, что Виктор будет категорически против ее нового путешествия. Поэтому пошла на хитрость: воспользовалась его виноватым состоянием, усыпила бдительность, сделала вид, будто согласна с его версией о «старшем двоюродном брате», и, пока он не опомнился, предложила эту версию проверить.
Виктор принес плеер Стаса, она вставила в уши наушники, откинулась в кресле и стала вслушиваться в свои ощущения. Как ни странно, довольно долго ничего не происходило. Что-то мешало войти в транс. Наверное, пристальный взгляд Виктора, который она на себе ощущала, его громкое нервное дыхание. Все это отвлекало, удерживало ее на поверхности, не давало погрузиться в ту раскрашенную яркими красками жизнь по ту сторону, жизнь, в которой она способна была видеть. Чтобы ускорить процесс, усилить воздействие, Полина нажала на кнопку плеера – зазвучала музыка, те самые «Колокола». Ей стало тревожно и жутко, и почему-то представилось, что это звонит телефон, но она отогнала эту мысль как неправильную.
«Колокола» зазвучали громче, она поняла, что приближается к источнику, порождающему этот тревожный звук. Ей захотелось побежать, но она себя сдержала, лишь слегка ускорила шаг.
Плеер лежал на груди умирающего – плеер лежал на ее груди. Сквозь ее истерзанное болью тело проходили звуковые волны колокольного звона. От этого боль становилась невыносимой – ей хотелось кричать, но крик не давался: струна, имитирующая колокольный набат, обвилась вокруг шеи, сдавила горло. Она попыталась ослабить хватку, просунув руку между струной и горлом, но поняла, что не может пошевелиться. Обездвиженное, изувеченное тело, полностью подчиненное власти колоколов, лежало на дороге. Тогда она попыталась из него выскользнуть, как из расстегнутого плаща, но и тут потерпела неудачу. Колокола парализовали волю. Поняв, что борьба бессмысленна, она подчинилась. Просто лежала и слушала то, на чем так настаивали колокола. Время нельзя обмануть, говорили они, оно само тебя обманет, как только попытаешься внедриться в его сферу. Все, что было, и все, что будет, неизбежно сольется в одно, конец предрешен, исход известен заранее – смерть на дороге. Вспомни, как это было! Вспомни, как должно было быть!