— Не помню, мужики, — сказал я. — Горело все, я бежал. Больше не помню.
— Как зовут, помнишь?
— Помню. Борис, — назвал я дежурное имя.
— Фамилия?
Я молчал.
— Фамилию помнишь? — повторил мент.
— Фамилию? — переспросил я. — Блин! — с удивлением ответил я. — Фамилию не помню. Башка трещит, раскалывается просто.
— Вась, посмотри, документы у него есть какие-нибудь.
— Не, — ответил первый мент, — я к нему в карманы больше не полезу. Может, у него там еще такой херни хватает, — он легонько тронул меня ногой. — Чего это, Борь, такое было у тебя?
— Не знаю, — сказал я, помолчал и добавил: — Рынок вьетнамский. Может, заползло что из тропиков.
— Что рынок вьетнамский, помнишь, про тропики тоже, а фамилию свою нет? — спросил мент с фонарем.
— Типа того, — согласился я и попросил: — Свет уберите, пожалуйста. Глазам больно.
Луч фонаря скользнул в сторону.
— Попробуй сесть. Сможешь?
Я пошевелился и попытался привстать. Голова тут же отозвалась порцией боли, и накатил приступ тошноты. Я снова лег.
— Не, мужики, тошнит сразу, и голова раскалывается.
— Я посмотрю твои документы, не возражаешь? — спросил мент.
— Валяйте, — разрешил я.
— Только осторожней, Серег, вдруг по нему еще такая ползает, — предостерег напарник.
— Фонарь подержи, — сказал мент и стал меня обшаривать. Нашел деньги, пересчитал и сунул назад. Выпрямившись, он сказал: — Чистый бомж. Ни денег, ни документов, ни ключей, мелочь только. Ты, помнишь, — спросил он меня, — у тебя деньги и документы с собой были?
— Не помню, — чуть качнул головой я.
— Может, его раньше обчистить успели? До нас, пока в отключке был, — предположил другой.
— Может, но тогда бы и мелочевку тоже забрали бы. Тут рублей триста, как раз на полбанки. Давай, Вась, вызывай скорую, сдадим им бомжика.
Было слышно, как Вася пошел в тачку и стал говорить по рации. А другой снова присел ко мне.
— А из работы своей ничего не помнишь? Кем работал, что делал? Хоть приблизительно.
— Не, ничего, как отрезало, — помолчав, сказал я.
— А ну-ка, руку покажи.
Я протянул.
Мозолей нет, значит не рабочий класс. Но одет ты уж очень странно. И не по погоде, да пахнет от тебя не очень.
Тут подошел его напарник и сказал:
— Все, скорую вызвал, сказали, сейчас приедут. Может, мы его в тачку пока засунем? Чтоб не замерз.
— Нет, — ответил мент. — Мы с тобой его не поднимем. Да он в тачку и не влезет. В дверь не пройдет.
«Сука», — подумал я.
Сколько время ждали скорую, сказать не могу. Отъезжал иногда. Мне показалось, что приехали быстро. Но судя по тому, что у меня волосы примерзли к асфальту и как орали на врачей менты, то долго.
— Какого х. ра вы столько ехали? Что, взлететь не могли, нах? Мы тут охренели вас ждать! У нас же маршрут, блин!
— Леталка не летает, — зло ответил врач. — У нас «газель», разуй глаза! На ней взлетишь, да не сядешь. А здесь обгоревших на рынке хренова туча! Мы затрахались косоглазых возить! Деревня Сонг Ми после напалма. С этим-то что?
— Да вот, нашли. Был без сознания, потом очухался, но говорит, что не помнит ничего — ни фамилии, ни адреса. Только имя.
Врач наклонился и сунул стетоскоп мне под плащ.
— Как зовут? — он тоже посветил фонариком в глаза.
— Борис, — ответил я.
Врач поводил пальцами у меня перед глазами, спросил:
— Голова болит? Тошнит?
— Да, — ответил я, — а еще очень холодно.
— Совсем ничего не помнишь? — спросил он.
— Совсем.
— Давай, — кому-то сказал врач, — тащи сюда носилки. На носилки сам перелезть сможешь? — спросил он меня.
— Попробую, — не очень уверенно ответил я.
Рядом стукнули об асфальт ножки носилок. Я тяжело, боком перевалился на них.
— Так, мужики, помогайте, нам вдвоем этого бугая не поднять, — сказал врач. Выругавшись, менты взялись за ручки. С хаканьем оторвали носилки от земли.
«Как Гамлета, четыре капитана», — успел подумать я, и меня втолкнули в теплое нутро скорой помощи.
Потом мне что-то колол фельдшер. Я слышал, как жаловался мент, укушенный сколопендрой, а врач что-то ему отвечал. Шелестели какие-то бумаги. Потом скорая поехала, а я в очередной раз отъехал.
Очнулся я на каталке в коридоре. Знакомо пахло больницей. Я вздрогнул, вспомнив Сергея и Лену.
Два здоровенных санитара принялись меня раздевать. Когда они добрались до перемазанной в крови хирургической формы, один присвистнул, а второй куда-то побежал.
Тут же появился дежурный врач и принялся расспрашивать меня, налегая на медицинское прошлое. Я ушел в глухую несознанку, так что с анамнезом доктор пролетел. Наконец он бросил трахать меня вопросами и занялся делом: измерил давление, послушал сердце и легкие, попытался нащупать печень и принялся обрабатывать мою обгоревшую рожу. Потом его сменила медсестра. Девушка взяла кровь из пальца и из вены, и меня покатили на рентген.
И все это совершенно бесплатно. Никто даже не спросил про полис. А я смел этому государству не платить налоги!
6
Из палаты, куда меня подвезли, выкатывали накрытый простыней труп.
«Встречные перевозки», — подумал я и, больно задев локтем за дверь, был вкачен внутрь. Палата на восемь человек. Меня встретил многоголосый храп, показавшийся райской музыкой.
Санитары любезно (не очень, но я не в обиде) помогли мне перелезть с каталки на кровать. Кровать была последней в ряду, у окна. На соседней, вольготно развалившись, заняло место увезенного трупа мое воображение. Вскоре появились медсестра и санитарка. Медсестра дала мне выпить пригоршню таблеток, а санитарка выдернула из-под воображения грязные простыни и постелила свежее белье.
Лампа у изголовья была потушена, и через несколько минут я уже спал. И никакой храп не мешал мне.
Проснулся я от страха. В лицо мне бил ветер и громко завывал в ушах. Я открыл глаза. Темно, лишь светился прямоугольник стекла над дверью, да виднелись силуэты кроватей. Тихо. Никто не храпит. Никакого ветра, и внезапный страх также бесследно прошел.
— Почему никто не храпит? — подумал я. — Они что, все умерли?
Но тут всхрапнул один, его поддержал другой, через секунду присоединился третий, и палата вновь наполнилась многоголосьем храпа.
Я попытался вспомнить, что за дерьмо мне снилось и почему я так перепугался. Память оказалась на месте. Во сне я зачем-то поворачивал свои глаза внутрь себя. Я делал это первый раз в жизни, у меня получалось плохо и коряво, но все равно достаточно, чтобы вызвать определенный эффект. Эффектом и был ветер в лицо, шум и страх.
— Блин! Что это было?
Я посмотрел на соседнюю кровать. Там мирно спало мое воображение. Я ткнул его в бок. Воображение открыло глаза, недовольно посмотрело на меня и зевнуло:
— Рано еще. Спи.
— Нет, — сказал я. — Что это за херня? Что это было?
Воображение проснулось окончательно:
— Несостоявшийся выход в астрал. Тебя кто-то хотел туда выдернуть.
— А почему страх?
— Сработала естественная защита против выхода. Так сказать, автоматическая блокировка действий дурака.
— И кому же я там мог понадобиться? — удивился я.
— Вот уж не знаю. Даже вообразить не могу, — усмехнулось воображение. — Давай спать.
— Может, этому покойничку, на чьей кровати ты лежишь? — спросил я. — Может, он чего в тумбочке забыл?
— Ну, слазь, посмотри.
— Слушайте, мужики, кончайте трепаться. Спать не даете, — раздался недовольный голос какого-то беспокойного больного.
— Храп не мешает, а наш шепот мешает. Парадокс, блин! — сказал я.
— Да заткнитесь вы, блин, нах! — воскликнул еще один, вступивший в дискуссию.
В ответ ему прозвучала оглушительная рулада храпа. Я тихо засмеялся. Кто-то громко выругался. Потом все замолчали. И через пару минут храпящих в палате прибавилось.
Я лежал без сна и думал о том, что это за странная была попытка выхода в астрал. Ничего не придумал, и проснулся уже от того, что медсестра совала мне градусник.