В коридоре послышались быстрые шаги и крики. Откуда-то потянуло перегретой изоляцией. Дверь открылась, и в туалет заглянула кукла.
— Готов? — спросила она. — Все, пошли быстрее. Проводка загорелась. Только процентов сорок и успела.
Мы вышли в коридор. Там бегали люди, пахло дымом.
— Пошли, пошли, — кукла тянула меня за рукав. Мы начали спускаться по лестнице.
— Давай сюда, — сказала она. — Я тут все облазила. Через приемный покой, он ночью не запирается.
— Тебе не холодно? — автоматически спросил я, когда мы вышли на улицу, понимая, что в принципе, роботу холодно быть не должно.
— Не холодно, — быстро ответила кукла. — У меня дубленка, я ее сняла, чтобы в больнице не мешала.
— Где? — удивленно спросил я.
— В Караганде, — ответила кукла, открывая калитку с территории больницы. — Давай быстрее. Чего ползешь? Только в койке шустрый.
Я заткнулся и поспешил за ней.
— У меня машина, — пояснила она, подходя к стоявшему под парами «Ниссану жуку». — Садись.
Я открыл дверцу:
— Ну ни хрена себе! Где ты его взяла?
— Нет, я поведу. У тебя вечные проблемы с ментами, — сказала кукла.
Я послушно обошел машину.
— Откуда тачка? — повторил я, залезая внутрь.
— Дурацкий вопрос, — ответила кукла, бросая рюкзачок на заднее сиденье. — Угнала, конечно.
— Ты? Как? — удивился я, хотя и ожидал чего-то подобного.
— Каком кверху, — пробормотала она под нос. — Я же робот. Я что, с тачкой не договорюсь? Пристегнись.
— А чего такого уродца взяла? — спросил я, вытягивая ремень.
— Не обижай, а то не поедет.
— Как у вас все сложно, — я отпустил ремень. Длины, как обычно, не хватило. — Подожди, я сейчас пристегну за сиденьем, а то орать будет.
— Ладно, сиди. Орать не будет, — сказала кукла, трогаясь с места.
— Ну, рассказывай. Что дома? Как выбралась? — спросил я, когда мы выехали на улицу.
Кукла не ответила. Она молча вела машину. Я тоже замолчал. На заднем сиденье шебуршились воображение со сколопендрой.
Через несколько кварталов она остановила тачку и полезла ко мне целоваться. Я не возражал.
Целовались мы долго. Сзади закашлялось воображение. Я с трудом оторвался от волшебных губ.
— Ну, рассказывай. Что дома? Все живы?
— Живы, — кивнула кукла.
— А как ты выбралась? Я что, забыл тебя выключить?
Кукла немного помолчала.
— Нет. Не забыл. Просто меня нельзя выключить. Можно перевести в спящий режим, но я его контролирую.
— Ну ни фига себе! — удивился я.
— Как только я узнала, что тебя ищут, я сразу сбежала.
— А как ты узнала? Телевизор смотрела? — усмехнулся я.
— Если бы у меня не было постоянного доступа к телевидению и интернету, я бы сдохла от скуки у тебя в шкафу!
— Однако. Какие интересные подробности выясняются, — я был сильно удивлен. — А как меня нашла?
— Это просто. Обзвонила все больницы, искала недавно поступившего толстяка с амнезией.
— А почему больницы и почему амнезия? — допытывался я.
— А куда ты еще мог попасть? Только в больницу или в полицию. Но полицейские сразу бы объявили о тебе. Уж слишком много шума было тогда. Значит больница. А что, кроме амнезии, ты мог придумать для своего инкогнито? Еще была вероятность, что ты умер, но я чувствовала — живой.
— Однако, — повторил я. — А про Ленку что-нибудь знаешь? — задал я вопрос, который волновал меня больше всего.
— Зачем она тебе? — кукла откинулась на сиденье. — Она тебя не любит.
— Любит, не любит, тебе-то что? Да и потом, откуда ты знаешь, любит или не любит? Сейчас не любит, завтра полюбит.
— Это вряд ли, — хмыкнула кукла. — Я взломала ее страницу ВКонтакте. Она влюблена в парня. Почти как ты, и с таким же результатом. Она ему похрен или почти похрен. Девушка страдает. Даже не понимаю, как она в таком состоянии ухитряется экзамены сдавать.
— Какие экзамены? — удивился я.
— Какие. В институт поступает. ЕГЭ сдала недавно.
— Какой институт? Какой ЕГЭ? Ей еще полгода учиться!
— Посмотри в окно, — сквозь зубы процедила кукла. — Сейчас август, жара 30 градусов. Ты полгода в коме провалялся.
— Блииин! — протянул я, уставившись на зеленую листву качающихся над лобовым стеклом веток. Я оглянулся. Сзади сквозь стекло было видно такое же зеленое дерево, а в свете уличного фонаря горящими огоньками толклись ночные мотыльки, а вовсе не снежинки, как мне только что казалось.
— Как же я не заметил, что теперь лето? — я в изумлении уставился на свой живот и руки. На мне была майка с принтом, и не было и следов свитера и дубленки, которые полчаса назад я надевал в туалете, в больнице.
— Но я же только что надевал дубленку! — в отчаянии воскликнул я.
— Не было никакой дубленки, — сказала кукла. — Ты видишь лишь то, что ожидаешь. Слишком уж ты под его властью, — и кукла кивнула в сторону заднего сиденья. Воображение там недовольно засопело. — Ладно, — продолжила она, — спишем на последствия комы.
Я еще раз посмотрел на свой живот. Его не было! А майку черной диагональю пересекал пристегнутый ремень безопасности.
— Я что, похудел? — спросил я.
— Похудел, пока в коме валялся. Если верить записи в твоей истории болезни, ты теперь весишь 67 килограмм. Но не радуйся, красавчик, — и кукла неприятно засмеялась, — ты потерял лицо. Не перед ней. Буквально.
Она включила свет в машине и опустила светозащитный козырек. Я уставился в зеркальце с его внутренней стороны. На меня смотрела та же маска Деда Мороза с откромсанной бородой, которую я надевал в больнице.
— Снимай маску, Фантомас. Полюбуйся, на что ты теперь похож.
Я медленно снял маску. И долго молчал, разглядывая свое отражение. Танкист, сгоревший в танке. Почти не осталось носа. Из страшного переплетения келоидных рубцов на меня грустно смотрели глаза. Без ресниц и почти без век.
— Теперь ты понял, что про твое Солнышко можно забыть? — тихо спросила кукла. Она наклонилась ко мне и положила голову мне на грудь. — С толщиной можно было бороться, с этим никак. Денег на пластику не хватит, даже если меня продать в Эмираты.
Потом она вдруг улыбнулась:
— Но я ведь лучше ее. У меня куча преимуществ. У меня не бывает месячных, мне не надо делать эпиляцию, я не курю и не ругаюсь матом. У меня никогда не вырастет задница и не отвиснет грудь. Мне всегда будет двенадцать. Ты мог бы выдавать меня за свою дочь, а потом за внучку.
— А потом? — задумчиво спросил я.
— А потом, — усмехнулась кукла, — я встану памятником на твоей могиле. Ангелом. Каменным. И потом мне все равно, что у тебя с рожей.
Я погладил ее по волосам:
— У Ленки есть только одно преимущество перед тобой. Она — живая.
— Ты уверен, что это преимущество? — спросила кукла. — И знаешь, чем дольше я с тобой, тем больше становлюсь человеком. Как Хари из «Соляриса».
Я усмехнулся и коснулся губами ее лба:
— Не хватает только, чтобы у тебя начались месячные.
Кукла фыркнула. Потом фыркнул я. Потом мы фыркнули оба. Потом засмеялись. А потом мы перебрались на заднее сиденье, выгнав оттуда воображение со сколопендрой…
Когда мы снова перелезли вперед, небо начало светлеть. Устроившись на сиденье, я в который раз за сегодня попросил:
— Ну, рассказывай, как ты жила.
Кукла усмехнулась,
— Тут, по сюжету, я должна промолчать, закурить, медленно выдохнуть дым и сказать: «Мне было одиноко». Потом выбросить сигарету, дать тебе пощечину и разрыдаться.
— Ты что, только сериалы по ящику смотрела? Ну а я в таком случае должен потягивать виски и смотреть тебе вслед, как ты в красном платье медленно уходишь в сторону заходящего или восходящего солнца, — поддержал я. — Кстати, у тебя нет ничего выпить? Глоток виски мне бы сейчас не повредил.
— Так и знала, что ты попросишь, — сказала кукла, открывая бардачок и доставая фляжку с коньяком. — Когда мужчина заявляет, что он не пьет, это всегда бывает только пустая декларация.