Но еще такой же от жены. На тебя, но в основном на твою девочку. Прикроешь? Здесь я уверено — прикроешь. Вся твоя сила плюс методики, закроешь, черт не подберется. Но силы на это уйдут, и их придется отрывать от девчонки. Дочка? Дочке пофиг, она займет нейтральную позицию. Все твои друзья и знакомые? Ладно, хрен с ними, они все тебе достаточно пофиг. Но контакты, скорее всего, прервутся.
Теперь самое серьезное. Ее родители. Представляешь уровень ненависти ее матери? Здесь может быть все что угодно, вплоть до милиции и суда. Ладно, ты преодолеешь, а она? А она — хрен. Она здесь сломается, потому что для нее твоя любовь — это пока только игра. И сражаться за тебя она не готова, просто потому что маленькая, ей только 17 лет.
На самом деле, она сломается раньше — на подружках, которые охренеют от ее выбора. Не выдержит их смеха и тыканья пальцем.
что у тебя в лучшем случае пара месяцев сомнительного счастья на съемной квартире и последующая череда скандалов.
Окей, — воображение перевело дух, — представим чудо: ваша любовь столь сильна, что преодолевает все эти преграды. Во что ты превратишь девочку своей полуматеринской заботой? Да через год жизни с тобой она заткнет за пояс обеих дочерей мачехи Золушки. Станет капризной, ленивой, эгоистичной, нахальной, злой и жадной. Уж ты избалуешь ее безо всякой меры, как только сможешь.
И ты считаешь, что у тебя нет оснований для самопроклятия? Если это так, то можешь бросить в меня камень.
Я молчал. Плечи куклы тряслись от беззвучного смеха.
— Поэтому я предлагаю плюнуть на девчонку и заняться настоящим делом. Например, кого-нибудь убить. При том размере инферно над твоей головой, это у тебя должно хорошо получиться.
— Да! — воскликнула кукла. — Давайте убьем Наследника!
— А если, понимая все это, ты пытаешься продолжать свои неуместные ухаживания, то ты просто подлец. Или дурак. Dixi, — и воображение замолчало.
— Я ее люблю, — тихо сказал я.
— Все-таки дурак. А это не лечится, — воображение пошарило в пакете и достало круассан. — Последний, — сказало оно. — Никто не будет?
— Да, не лечится, — согласилась кукла. — Я знаю.
— У тебя есть планшет? — спросил я ее.
— Зачем тебе? Я сама планшет.
— Хочу последний раз зайти на ее страницу. Фотки глянуть, попрощаться.
— Нельзя. Любое твое появление в сети будет отслежено. Так что забудь и про контакт, и про почту, и про скайп, и про все остальное.
Я молчал. Потом вспомнил про кофе. Налил себе и Пендрику. Закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Кукла включила тихую музыку. Холод сжал мое сердце в кулак.
«Бред, — подумал я. — Холод не может ничего сжать в кулак».
Но он сжал сердце в кулак. Было больно и страшно. Я в очередной раз прощался. Сколько было этих прощаний за пять лет? И всегда было больно и страшно. Но похоже, что это действительно последнее. Воображение право. Надо завязывать. Я ей не принесу счастья. Даже если она меня полюбит. Значит, чтобы стать несчастной, ей надо меня полюбить. Так ведь она не любит. Следовательно, она счастлива. Так зачем же я буду отнимать у девочки счастье? Я же ее люблю и хочу, чтобы она была счастлива. А она уже счастлива. Без меня. Со мной будет несчастлива. Наконец стройная логическая цепочка выстроилась. Я открыл глаза,
— Все. Ленку нахер. Забыли, — сказал я.
Все зааплодировали, даже Пендрик постучал ножками.
Но боль не отпустила, только стала сильнее. Впрочем, эта боль сопровождала меня все последние годы. Я почти привык. Я снова закрыл глаза,
«Лена — это боль. Нет Лены — нет боли.
Где Ленка появилась впервые? В прошлой жизни. Встретились на балу. Потом любовь. Потом она погибла. И я покончил с собой. Покончила… Да, девкой был я, она парнем. Кавалергардом — глупая дуэль. «Не обещайте деве юной…» А я из окошка на мостовую — бряк. Тоже, блин, жопа. Почему? А что было раньше? «Пусть Гофман со мною дойдет до угла…» Раньше была Япония. «И кто-то «Цусима» сказал в телефон…» Нет, не эта. Раньше. «Суровы и хмуры с винтовками буры…» Нет, еще раньше. «За древней стоянкой один переход…» Да, здесь. 16-й век. Да, я это все знаю. Значит, надо туда, в Японию. Там вырвать эту заразу. А раньше? Раньше вроде ничего не было. По крайней мере, не читается.
Так, что же, — удивился я. — Всего две жизни вместе, а так прижало?»
Я снова открыл глаза:
— Мне надо в Японию.
— У тебя нет ни денег, ни документов, — удивилась кукла. — Как ты туда собрался? Пешком? Думаешь, пока дойдешь, Сахалин снова станет японским, Антон Палыч?
— Нет, — задумчиво сказал я, — пешком не дойти и на самолете не долететь. Туда не ходят самолеты и не летают поезда.
— С тобой все в порядке? — несколько обеспокоенно спросила кукла. — Зачем тебе Япония?
— Но билет взять можно, — очень задумчиво сказал я. — И ты мне в этом поможешь, — кивнул я воображению. — Мне надо снова в кому.
— Э-э-э, ты что, не пугай меня. Какая кома? — кукла заерзала на сиденье.
— Ненадолго, проконсультироваться.
— Ты сумасшедший? Что ты хочешь делать? — почти закричала она.
— Ну, не в кому. В астрал. Это почти одно и то же. Поможешь? — я снова спросил воображение.
Оно пожало плечами.
— В сухую, без цикла, без грибов, без травы? Тяжело будет. Может, кислоты поищем?
— Если только из аккумулятора, — усмехнулся я. — Ты помнишь, как я в коме был? Давай вспоминай. Все получится.
Я взял куклу за руку.
— Я сейчас попробую отъехать. Воображение тоже будет занято. Если тебе покажется, что я долго, ты меня поцелуешь. Я думаю, твоего поцелуя будет достаточно, чтобы вернуться. В крайнем случае, пусть Пендрик куснет. Но минут десять-пятнадцать мне дай.
Кукла покачала головой и закатила глаза.
Я сел поудобнее и расслабился. Подышал и попытался взглянуть внутрь себя, как тогда, во сне. Только теперь я не стал медленно поворачивать глаза вокруг своей оси. Я просто вывернул их наизнанку, как выворачивались мертвяки в «Улитке на склоне».
Глаза развернулись, и зрачки уперлись в мозг.
7
В лицо ударил просто ураган, ветер ревел и выл в ушах. От страха перехватило дыхание. Но по-прежнему было темно, и я ничего не видел.
«Блин, дальше-то что делать», — истерично подумал я.
— Открой глаза, дуралей, — сквозь шум ветра услышал я голос.
Я открыл. Словно римский Янус, я смотрел в две стороны одновременно. Внутрь себя и наружу. Внутри было темно, снаружи мне в глаза ударил свет. Сразу ветер стих и страх прошел.
Я понял, что больше не сижу в машине. Я стою под открытым небом. Где-то в тропиках. Вокруг пальмы, пахнет магнолиями, солнце жарит в башку по-страшному.
«Таиланд, блин!» — подумал я.
— Почти угадал, — сзади раздался голос. — Индия.
Я оглянулся. Передо мной, сидя в позе лотоса, висел в воздухе Будда.
— Я не под мескалином, — торопливо сказал я. — Я вышел сам.
Будда улыбнулся.
— Сансара, нирвана. Не в самадхи, конечно, но сам вышел. Посмотри, как ты себя видишь.
Я огляделся и присвистнул от удивления. Мало того, что я был голым, только в каких-то дурацких оранжевых плавках (никогда бы не купил себе такие), так частично на мне еще не было кожи. Было очень странно смотреть на свои руки и грудь и видеть обнаженные мышцы и сухожилия, словно в учебнике анатомии. При этом кровь не сочилась, и больно не было.
— Во, блин! — сказал я Будде. — Я в красных плавках, а руки и грудь без кожи. А лицо? — спросил я. — Лицо тоже без кожи? Наверное, у меня оно сгорело недавно.
— Плохо, что голый, — ответил Будда, проигнорировав мой вопрос. — Значит, ободрана аура. Здесь одежду образует твоя аура. Она и определяет ее цвет и фасон. Такие иногда экземпляры попадаются — оборжаться можно. Ты голый — значит, ауры нет. Оранжевые плавки — это твоя Свадхистана, только она какую-то энергетику и продуцирует. Остальные чакры молчат, или кто-то жрет. Сам разбирайся. А то, что ты без кожи, это еще хуже. Значит, наказан. Кожа — это Слово Отца. «В начале было слово» — помнишь такое? На коже написана судьба человека. Если ты без кожи, значит с судьбой у тебя проблемы.