Снова Даниловна достала белый платочек. Муравьев, глядя на нее, цикнул зубом и попросил:
- Не могли бы вы сводить моего товарища на тот балкон, куда вы гостей водите? Пусть он Москвой полюбуется. А мне на работу позвонить надо.
С десятого этажа вид Москвы впечатлял. В реке отражалось осеннее холодное небо, гусеницей полз по метромосту голубой поезд, шпиль гостиницы "Украина" победно торчал над каменными громадами на том берегу.
"В этом городе невозможно найти человека", - подумал Важин.
Вернувшись в квартиру, они застали Муравьева в комнате Марии.
Сыщик просматривал книги на полках.
- Здесь бы все перерыть, - сказал Муравьев, - да не успеем, хозяин вернется. А встречаться сейчас... не к лицу.
- Вы уж побыстрее, пожалуйста, - заволновалась Даниловна. - Не дай Бог он приедет.
- Ладно, - задумчиво произнес Муравьев, - не будем встречаться.
Пока. Давай-ка вместе вот это посмотрим. - Он наклонился к полке с выстроенными на ней неодинаковыми по толщине и формату томами, томиками и даже брошюрами.
Здесь оказались разрозненные издания русских поэтов: Кольцов, Есенин, Рубцов... Андрей привычно пролистывал книги, и хотя никаких отметок на полях он не увидел, ни один стих не был отмечен, все же по внешнему виду книг было сразу понятно, что открывали их часто. "И вообще, - думал Важин, переходя к тонким книжкам, - библиотеки часто говорят о хозяевах то, о чем не догадываются ни друзья, ни родственники".
Важин пролистывал книгу за книгой. Нашел три тетради с дневниковыми записями, передал их Муравьеву и вдруг неожиданно сказал:
- Черт, до чего тесен мир! Взгляни. - Он протянул Муравьеву тощую, безликую брошюру, украшенную на четвертой странице обложки фотографией автора. Тут же были данные об авторе.
- Игорь Отраднов родился в лесной деревне в Калининской области... - начал читать Муравьев, но его остановил Важин:
- Это все ерунда, - сказал он. - Вот главное!
Под обложкой скрывалась такая надпись: "Милой Машке в зимнюю лунную ночь с 9 на 10 января 1989 года".
- Удача, - сдержанно, но весомо произнес Муравьев. - Вы не знали его? обратился он к домработнице.
Женщина надела очки, внимательно изучила фотографию поэта.
- Не помню, - виновато сказала она. - Здесь столько народу бывает.
- Все равно удача, - повторил Муравьев.
- Ты даже не представляешь, какая! - воскликнул Важин, помахивая ещё одной брошюрой. - Снова он. Снова надпись! - Он прочитал с выражением: - "Маша, милая! Сегодня я пьян без вина. Эта книжица - только разбег, теперь я горы сверну! Ночь, звезды в окне. С 10 на 11 января 1989 г.".
- Он что, - спросил Муравьев, - каждую ночь ей свои книги дарил?
- Поэт, - улыбнулся Важин. - Чистой воды был поэт.
- Что значит был? Умер уже?
- Умер поэт, родился прозаик. Прозу пишет теперь.
- Так ты с ним знаком? - удивился Муравьев.
- В том-то и дело! И очень даже неплохо.
- Так, - потирая руки, сказал сыщик, - на выход, коллега!
В ожидании лифта, Важин рассказывал об Отраднове.
- До перестройки жил, как многие из его племени малоизвестных поэтов:
подрабатывал сторожем, выпустил две книги, стал членом Союза писателей.
Но новое время сломало его... Прозаикам сейчас и то тяжело, а поэтам просто труба. Кому ты нынче нужен со своими стихами? Начал пить, место сторожа потерял, уехал куда-то в Карелию. Думали, спился, пропал.
Но он вдруг является с папкой очерков. О лесах, об озерах, о старых деревнях. Очерки, надо сказать, блестящие. Но и они теперь у нас никому не нужны. Вот тут-то мой друг-журналист и помог ему: нащелкали они за год слайдов к этим очеркам да и продали все финнам. Те прекрасный альбом выпустили, хороший гонорар заплатили. Думали, заживет наш Афонин...
- Афонин это кто? - спросил Муравьев.
- Да он же. Отраднов - его псевдоним. Ну, думали, заживет. Но...
Поэт! - Важин беспомощно развел руками.
- Пропил гонорар? - Муравьев рассмеялся, входя в лифт.
- Хуже! Ты не поверишь, поехал куда-то вкладывать свои доллары и по дороге их потерял!
- От черт! - воскликнул Муравьев. - И что он теперь?
- В деревне. В Тверской губернии где-то кукует. Сидит на воде и хлебе. Хорошо, что мой друг ему очередную идейку подкинул: лесная глушь в центре России. Финны уже заинтересовались.
- Там действительно глушь?
- Ты даже не представляешь! И сидит наш Афонин в избушке, по новой марки-доллары зарабатывает.
- Так опять потеряет, - безнадежно махнул рукой сыщик. - Милая Маша! сказал он, передразнивая неизвестного ему поэта.
Звезды, луна, рваная тюлька! - Он наугад открыл книгу и прочел: "На горке сидит девчушка и плачет в три ручья. Под горкой бежит речушка, по камешкам спеша". Это что, у него все такие стихи?
- Нет, есть настоящие.
Они сели в машину, тронулись, и неожиданно Муравьев резко свернул в Проточный переулок и следом - во двор. Они оказались с тыльной части блиновского дома.
- Ну-ка, где там наше кухонное? - спросил Муравьев, опуская боковое стекло. - Ты его видишь?
- Надо считать, - ответил Важин, стараясь определить хотя бы вертикаль второго подъезда.
- Не надо считать, - сказал Муравьев, доставая из перчаточного ящика бинокль. - Вон оно. И без бинокля пятнышко видно.
- Какое пятнышко? - не понял Важин.
- Жвачку мою. Я к раме её прилепил. Итак, нарисуем для памяти. - Муравьев достал блокнот и аккуратно нарисовал расположение окон Блинова. Подписал: "кухня", "кабинет", "столовая"... - И, главное, что удачно? - спросил он в любимой своей манере задавать вопросы, а потом самому на них отвечать. Удачно то, что вон тот старый дом не снесли наши великие архитекторы. Так что будет у нас распрекраснейший наблюдательный пункт. Своего зама Веревкина на прослушивание посажу. Ас.
- На чердаке? - спросил Андрей.
- Зачем? Договоримся с кем-нибудь из жильцов.
- А согласятся?
- Только плати...
- Похоже, подсматривание и подслушивание - ваша основная работа?
- Каковы заказы, такова и работа, - ответил сыщик.
- У тебя есть какая-нибудь версия? Кроме, конечно, того варианта, что она сбежала к Афонину.
- Какие тут версии, - неопределенно ответил Муравьев. - Муж - депутат и большой коммерсант. Вот тебе и вся версия. А с вашим Афониным сам разбирайся. Я о нем всерьез было подумал... Но что-то не вяжется. Доллары потерял! - в очередной раз с искренним возмущением повторил сыщик, но тут же спокойно добавил: - Афонина ты проверь обязательно. И вообще порасспрашивай его о нашей пропавшей. Далее... Отношения в этой семье тяжелые. Не зря же нас Блинов тогда нанимал. И знаешь, куда она исчезала два года назад? Мы поначалу подумали, что она темнит, что здесь что-то не так. Это ж был конец сентября... Так куда она ходила? - спросил Муравьев.
- По грибы, - ответил без улыбки Андрей.
- Почти угадал. Она к "Белому дому" ходила... - Они опять помолчали. Муравьев налил из термоса кофе, жестом предложил стакан собеседнику, но тот отказался. - Каждый день, представляешь? Муж с утра на работу, а она вроде как на прогулку к "Белому дому".
- Что она делала там? - спросил Важин, прикуривая новую сигарету.
- Ничего. Ходила вокруг, иногда с кем-нибудь разговаривала. Причем явно с незнакомыми.
- И что вы потом Блинову докладывали?
- То, что видели, то и докладывали. Похоже, он так до конца нам не поверил.
- Страстный ревнивец?
- Вроде того. Черт, а курить тянет.
Давай коньячка, что ли, тяпнем? - неожиданно предложил Муравьев.
- Не могу. За рулем ни грамма.
Тогда Муравьев перегнулся, из кармана за спинкой сиденья достал початую фляжку коньяка.
- У тебя не машина, а бар на колесах, - заметил Важин.
- Жизнь такая. - Муравьев налил полстакана и залпом выпил. - Очищает, сказал он, не поморщившись.
- Да, иногда организму полезно очиститься.
- Не организму, - поправил Муравьев, - душе.
- И что, - спросил Важин, - она так и торчала у парламента?