Девочка вздохнула.
- Тогда мы с тобой больше не увидимся. Ты готов?
Саня думал, что готов. Но разве к такому можно быть готовым?
Он почувствовал свое тело, будто кто-то закачал его сознание в прикрытую тканью форму с ногами, руками, поднимающейся-опускающейся грудью и головой, вжатой в низкую подушку. Гибкие трубки капельниц росли из рук, пробивали подключицу, грудь была облеплена проводами. Оборудование вокруг мигало, попискивало, светилось разными цветами. Боль казалась вполне терпимой - пока он не попытался сесть, тут-то она прыгнула из засады огненной лисой, принялась жевать живот, бить в грудь, размахивать перед глазами пышным своим душным хвостом. Саня скрежетал зубами, пытался снова и снова. Не смог бы подняться, если бы не стойки с мониторами - сверху на них висели капельницы, а оперевшись на обе, можно было катиться-продвигаться. Первый же шаг дернул другой болью, неожиданной, противной - от трубки катетера. Сел, отцепил, повесил мешок на стойку. Опять встал, повис между двумя аппаратными стойками совсем голый, весь в гусиной коже, распоротый от груди до пупка и вниз направо, заметанный грубо, через край, как фланелевый заяц, которого он рукодельничал во втором классе. В матовом стекле двери он видел свой силуэт, пульсирующий болью - белой, красной, черной - юла вертелась, цвета сливались.
Саня сжал зубы и начал проговаривать в голове таблицу умножения. Шнуры мониторов пришлось выдернуть из розетки, ухватив пальцами ног. Саня боялся, что хитрая аппаратура загудит или завоет, но они просто выключились, перестав попискивать и показывать участившийся Санин пульс.
Чтобы открыть дверь надо было откатиться обратно, перенеся вес на стойки мониторов и повернув ручку. Боль-лиса отгрызла от Саниной решимости несколько больших кусков, а дважды семь получилось пятнадцать, но он тут же исправился. За дверью был коридор - светлый, хорошо отделанный, с красивыми постерами городов на стенах. Саня узнал Венецию - он когда-то там был, с кем-то любимым, кого сейчас не мог вспомнить.
Вода в каналах. Плеск. Плеск из-за двери, и голос бу-бу-бу.
- Донна белла маре, кредере кантаре, - пел актёр Фарада, а Абдулов переводил, - ...сбросила с себя последние одежды и тоже бросилась в бурное море...
Большая комната была пуста - диваны, кофеварка, телевизор с "Формулой любви" во всю стену, неухоженный угловой аквариум с зарослями водорослей и тенями рыб. За дверью кто-то принимал душ, пар убегал в щель, струился под потолком белой поземкой. На кресле лежала сброшенная одежда, сверху - футболка с надписью "супер-Мишаня" в желтом треугольнике, на кофейном столике - связка ключей, телефон, грязная пепельница. Саня, сжимая зубы и не смея надеяться, двинулся вперед - по ковру катить стойки было тяжелее, но мягкий ворс ласкал босые ноги так ласково и приятно, что он почувствовал удовольствие даже сквозь боль. Та, впрочем, немного притупилась от его решимости. Саня всю свою мысленную энергию бросил на отчаянную надежду получить от мира одну маленькую уступку.
"Этот телефон без пароля, - повторял он, не сводя с него глаз. - Без пароля. Без!"
Телефон оказался без пароля. Саня чуть не заплакал. Номер он помнил назубок с тех пор, как она, улыбаясь, крикнула ему: "Ну ладно, запомнишь - звони!" и выпалила в него десять цифр, и ушла в горячее лето, пахнущее речной водой, гранитом набережной и цветущими розами. Записать было нечем, Саня выстроил тогда в уме математический ряд, чтобы не забыть. И вот его трясущиеся пальцы с отросшими ногтями ныряли с девятки на нолик, потом залезали на половинку от десятки, к следующему простому числу, через двоичный частокол единиц-нулей добирались до последней, волшебной тройки. Звук льющейся воды в душе прекратился - супер-Мишаня закончил водные процедуры.
Саня ткнул в меню - смска, скрепочка, отправить местоположение, ну быстрее же ты думай, зараза электронная! Сообщение ушло, Саня мельком успел отметить, что места на карте он не знает, вокруг все в зелени лесов-полей, маленький поселок у самой Волги. Он огляделся - что же теперь с телефоном сделать? С собой взять? Поймают, обыщут, тут же логи посмотрят. Еще переправят куда-нибудь... Пусть лучше гадают, куда подевался - Саня вытянул руку, и телефон без всплеска ушел в воду аквариума, растворился в густых тенях на дне. Найдут утопленничка - так не сразу.
- Вы сударь, невовремя появились на свет, а теперь что поделать, - раздраженно говорил с экрана граф Калиостро, когда Саня, дрожа и обливаясь ледяным потом, выкатывался из комнаты.
Дверей было еще несколько, за одной, приоткрытой, слышался тихий писк кардиомонитора и ритмичный звук насоса, пыыых-пых. Саня сунул туда голову. Лежит человек, лицо запрокинутое, бледное, в рот и нос уходят трубки, рядом аппарат светится, воздух качает. А человек похож на него, Саню, только моложе и голова бритая. Зачем-то он подкатился к кровати, заглянул под простыню - и охнул, потому что тело там было все багрово-черное, обожженное, с сетками вакуумных компрессов тут и там, с таким же, как у Сани, неровным швом на от груди вниз - будто шили не набело, будто собирались еще распарывать и внутрь лезть.
Саня пожалел товарища по несчастью, да только что он сделать мог? Сам-то чудом проснулся. Тут голоса издалека послышались, мысли у Сани заметались - сейчас увидят, сейчас поймают! Первым порывом было детское желание спрятаться тут же, за какой-нибудь занавеской, чтобы не нашли, никогда, я в домике, в домике, мама. Но комната была без окон, а Саня был взрослым.
Он выкатился в коридор, почти ничего не слыша за стуком сердца. Голоса приближались снизу, гулко - вот дверной проем, за ним лестница, рядом - широкие двери лифта. Наверное, если спуститься вниз, то можно найти выход. Там будут двери, а за ними - солнце, запах реки, деревьев, пыли, свежий воздух, нормальная жизнь... Он нажал на кнопку, механизм мягко загудел.
- Все идет по плану, Юрий Петрович, - говорил женский голос с лестницы. - Сегодня кожные графты возьмем, перфорируем, перспективы приживления отличные. Все-таки очень повезло с донором, гистосовместимость почти полная. Ну, дня три им дадим передохнуть, к тому моменту Игорь будет готов... Я привезу две бригады из областной, там хорошие очень хирурги, а наркотизатор, Исмаилов, просто гений.
- Как много гениев собирается, когда в игре большие деньги, - мужской голос был глубоким, язвительным. - Смотрите, Марина, доиграетесь со своими "я смогу, смогу только я, Леонардо от хирургии". Сколько народу в ваших бригадах и каких гонораров они ожидают?
- Хороших, но не настолько больших, чтобы стойку сделать, - женский голос стал холоднее. - Знать им ничего не надо. Вот донор в запредельной коме, вот реципиент, пострадавший в пожаре в ночном клубе пару месяцев назад, вся страна знает, везде писали. В частной клинике, понятно, чей сын, но все чисто, вот согласие от матери донора, больше родных нет, а вот конверт с вашим гонораром... А чего лифт гудит, кто вызвал-то?..
Голоса были уже здесь, а лифт - еще нет. "Никогда еще Штирлиц..." - долбило в голове у Сани. Никогда еще Штирлиц не был так близок к...
Он резко выкатился на лестничную площадку из-за угла. Крупный мужчина в темном костюме и красноволосая молодая женщина замерли на верхней ступеньке, раскрыв рты. Саня её вспомнил - она подсела к нему в парке, у нее были сладкие духи и яркие губы, он очень удивился, когда она начала к нему клеиться, а сам все оглядывался, ждал Марусю, потом что-то укололо в бедро, он подскочил, упал, а она смотрела и улыбалась... Человек в комнате - не товарищ по Саниному несчастью, а его причина... Для этих людей он - не человек, а бочонок с органами... Ничего уже не изменить...
- А-а-а-а! - закричал Саня и, толкнув свои капельницы изо всех сил, бросил себя на женщину. Хотел скомкать ее, покатиться с ней по лестнице, круша своим весом, зубами рвать ее белую кожу. Не человеком себя ощущал, а животным - загнанным в угол, дрожащим, но опасным, хотелось быть хотя бы опасным, хоть на что-то способным.