Возникали планы, рождалась надежда, и, когда Торола наконец удалился в отведённые ему верхние покои, во всём замке Эрдзие-Бе уже кипела подготовка к новой войне с монголами. Той ночью небо словно разверзлось, и дождь лил как из ведра, но в сердцах воинов, готовых к предстоящему испытанию, пылал огонь не меньший, чем в очаге замка.
Покидая затем княжеский замок, Торола чувствовал в душе не только облегчение, но и странное ощущение, что это лишь начало пути. Впереди был новый путь, который они с Олхудзуром должны будут пройти вместе. Теперь их ожидали великие перемены, и он знал, что будет сражаться за мир вместе с кистинами с той же доблестью, с какой сражался против них в прежних битвах.
Так пховцы и кистины, некогда сражавшиеся друг с другом, стали плечом к плечу, чтобы защищать родные земли от грозящего им зла и противостоять надвигающейся тьме.»
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Чачкани (груз. ჩაჩქანი) – шлем.
[2] Мехате (груз. მეხატე - «образной») считался первым служителем джвари.
[3] Бармица - сеть из железных колец для защиты лица, шеи и затылка, опускавшаяся с верха шлема.
Глава 21. В огненном кольце
"Тьме, пришедшей из далёких степей, противостало маленькое упрямое пховское село, славное своей стойкостью. Укрытое в сердце гор, оно жило своей размеренной жизнью. Каменные дома цеплялись за горный склон, как шершавые ладони старика за посох. Вечернее солнце, словно золотая птица, медленно опускалось за полосатые вершины, окрашивая в тёплые оттенки небо над селом... Это был час, когда тени становились длиннее, а воздух наполнялся спокойствием и обещанием ночи. Вербовщики, прибывшие в Шатили из войска Русудан, собирали молодых ребят, чтобы отразить нашествие монголов. Они вошли, как ветер, приносящий с собой надежду и тревогу. Грузинская царица, наследница великой Тамары, призывала всех, кто мог держать меч, к защите родных земель от нашествия монгольских орд…
В тот день в воздухе витало напряжение. На краю села, возле джвари, собрались воины, готовые к великому путешествию. Суровые, словно высеченные из камня, лица пховцев отражали решимость и стойкость, но в глазах их теплился огонь молодости и надежды.
Торола с волнением слушал речи вербовщиков. Они начали издалека, рассказывая о славных битвах и единстве народов Кавказа против общего врага... Голоса их звучали, как древние песни, взывавшие к духу свободы. По мере того, как они говорили, в сознании пховцев всплывали образы героев прошлого, их подвиги и жертвы во имя родной земли. В их словах было что-то магическое, что отзывалось в душе каждого. Вскоре к ним присоединился и голос Жаворонка, чья душа, казалось, отражала всю красоту и страсть этих земель. Пальцы его, искусно игравшие на пандури, прежде слагали песни о любви, но теперь его ждал иной путь — путь мужества и войны. Торола стоял чуть в стороне от остальных, сердце его отбивало барабанный ритм, который был слышен лишь ему самому. Рядом, время от времени тихо переговариваясь с ним, стоял его новый товарищ - Миндия из Гуро, с которым он когда-то скрещивал мечи, схлестнувшись в глупой юношеской дуэли… Теперь война, словно кузнец, ковала из их вражды неразрывную цепь братства. Каждый бой, каждая совместная песня у костра станут частью этой цепи.
Цисия наблюдала за ними из окна своего дома, скрытая за плотной занавесью. Душа её, словно птица, билась крыльями о клетку, а глаза, полные тоски и неразрешённых вопросов, следили за каждым движением Торолы. Она смотрела, как её Тариэл, высокий и стройный, с лицом, омытым ветрами, уходит в горы вместе с другими пховцами, готовыми отдать жизнь за свою землю… Имеда был неплохим человеком, но, увы, он не был тем, кого Цисия избрала бы добровольно… Она была охвачена противоречивыми чувствами: память о первой любви смешивалась с требованиями долга, но тяжелее всего было справиться с горечью от обмана, из-за которого она стала женой Имеды... В синем, как горный вечер, взгляде, провожавшем Торолу в путь, всё ещё таились и надежда, и сожаление, и любовь, и прощание. Она знала, что сердце её навсегда останется с ним, даже если телом она теперь принадлежала другому. Когда отряд тронулся, пыль кружилась в воздухе, - будто духи предков благословляли их путь. Пандури, казалось, оживало в руках Торолы, рассказывая о прошлом, настоящем и будущем, вдохновляя товарищей и внушая страх врагам... Песня, родившаяся на его устах, затихла, когда лашкари[1] исчезли за первым поворотом дороги… Эта песня была его даром друзьям и земле, которую они оставляли ради битвы с врагом. * * * Горы и отвага нас зовут в поход, Свет лучистый в помощь льёт нам небосвод. Друг мой боевой, меч свистит в руках. С нами дух отцов, это путь в века! Мы сквозь мрак и тьму движемся в ночи, Голос предков впереди звучит. Нас теплом священным греет их очаг, Пламя разжигая в очах.