Мы - братья по оружию, идём в бой, Наш дух крепче камня наших гор. Звучит барабан, и зовёт наш строй, Мы едины во славу тех веков. Облака запутались в волосах… Мы - как Божий гром в небесах. Струны весть сердцам несут в этот час, В наших жилах кровь горяча! Глаза наших братьев полны огня. Не укроется враг, не страшна беда! Крепок лук в руках, и метка стрела, И победа к нам вновь пришла! Мы - братья по оружию, идём в бой, Наш дух крепче камня наших гор. Звучит барабан, и зовёт наш строй, Мы едины во славу тех веков!
* * * В ту ночь луна была так близка к земле, будто сама Хи-нан вынула её из небесного ковчега и, склонившись, окунула в воды Оленьего озера. Ясный лик светила отражался на зеркальной глади, обрамлённый скалами цвета осенней листвы - багряными, охристыми, шафранными, словно стены древнего замка, ограждавшего тайну веков…
На вершине Тебулосмта горели костры. Войско, собранное по приказу царицы Русудан, объединило под своими знамёнами гордость и мужество двух народов – грузинских племён и их союзников-кистин. Отряд готовился к бою. Рыцари гор стояли плечом к плечу, кольчуги их сверкали в свете звёзд; суровые лица, изборождённые ветром и солнцем, были спокойны, лишь в глазах мерцал непримиримый огонь. Внизу глубоко и зловеще звучали трубы монгольского войска, подобно биению сердца неведомого чудовища, расползавшегося по ущельям.
Силы горцев иссякали: руки их, привыкшие к мечу и кинжалу, уставали, а плечи гнулись под тяжестью битв... Но накануне вечером в Мелхисте жрец Элгур, собрав старейшин и народ у священного озера, вознёс вместе с ними молитву к Хи-нан, богине чистых вод и молчаливых источников, покровительнице живого дыхания земли. Голоса их, прозрачные и звонкие, будто горные ручьи, сливались в единый поток, нисходивший к глубокому, загадочному сердцу Оленьего озера…
И вот, когда луна взошла на вершину небесного свода, произошло чудо, о котором позже пели илланча[2] и шептали старики, сидя у очага. Из заповедного Оленьего озера, окружённого рыжими скалами, поднялась Хи-нан. Глаза её, словно два сияющих сапфира, озаряли тёмную гладь, и свет от них проникал в душу каждого. Она призвала на помощь своих подводных подданных, и те, повинуясь воле богини, откликнулись на её призыв. Воды озера зашевелились, словно потревоженные дыханием земли, и из глубин поднялся серебристый туман. В нём угадывались очертания фигур, медленно приближающихся к берегу. Вначале были видны лишь их шлемы - золотые, бронзовые, медные, стальные, серебряные, - сверкающие причудливой вязью, словно выкованные древними кузнецами в кузнице подземного царства. Затем на поверхности воды проявились широкие плечи, покрытые чешуёй, преображённой в звонкие кольчуги, а после - руки, крепко сжимавшие мечи, блестевшие холодным лунным пламенем...
Словно ожившие из старинных сказаний, подводные воины выступили на берег. Они шли из иного мира, словно призраки, с каждым шагом вода отступала от их ног, и земля принимала их в свои объятия. Шаги их были тихи, лишь капли, стекая с лат, звенели, словно дождь, падающий на струны ч1оьндарга[3]. Доспехи, переливаясь всеми оттенками металлов, облекали их тела. Сотканные из чешуи кольчуги, мерцали, как звёзды, упавшие на землю, и в этом сиянии отражалась мощь древних богов. Лица их были суровы и прекрасны, глаза - холодны и ясны, будто зеркало самой луны, а движения исполнены достоинства и могучей силы, рождённой в глубинах горного озера.
Горцы без слов приняли новое воинство, словно давно ждали его выхода из древних глубин. Мелхистинцы, стоявшие на страже своих земель, почувствовали, как в них вливалась новая сила, - словно из самого сердца Хи-нан струился в их жилы животворный поток.
Рассвет застал монгольское войско врасплох: наутро вместо утомлённых защитников гор по склонам Тебулосмта стояло войско, чьи щиты и мечи переливались всеми красками металлов, а воины были неподвижны и безмолвны, как живые статуи. Когда завоеватели бросились в атаку, воздух прорезали звонкие клинки, - казалось, сама вода, сама земля и само небо сошлись на защиту родных вершин…
С тех пор, рассказывают старики, в полнолуние, когда луна висит над Оленьим озером, как хрустальное зеркало в кованой золотой оправе, всегда можно увидеть в воде очертания тех, кто спит на дне в ожидании нового зова Хи-нан - богини источников и живой воды, хранительницы тайн Кавказа. * * * В центре лагеря, под туго натянутыми кожаными шатрами, кипела жизнь. Воины точили мечи и проверяли луки, готовясь к предстоящей битве. В холодном утреннем свете пховцы и кистины стояли на вершине, вглядываясь в бескрайние дали, где солнечный диск медленно поднимался над горизонтом. Окружающий мир казался застывшим в ожидании. Вихри пронзительно завывали над скалами и лесами, скользя по узким тропам, что вели к вершине Тебулосмта. Её хрустальный венец, окутанный вечными льдами, возвышался до облаков, - там, по кистинским преданиям, обитали горный дух Лам-Тишуол и богиня справедливости Дика… Небо над горой безмолвно разворачивалось, как свиток, на котором были написаны судьбы всех, кто осмеливался ступить на эти ледяные склоны. Подобно древнему алтарю, воздвигнутому самим временем, сияла в лучах зари вершина, и огненный оракул, солнце, озаряя вечные снега, одевал её в багрянец. Ветер, поднявшийся с первыми лучами зари, мощными порывами расправлял белоснежное лечаки[4] Тебулосмта, наполняя воздух шелестом древних пророчеств о жертве и славе. Здесь, на границе Грузии и Кистетии, располагалось сердце Кавказа, где небо сходилось с землёй, где встречались народы… - Смотри, Тариа, - сказал Миндия Гогочури, положив руку на плечо Торолы и указывая вперёд, где среди облаков тенями зла таились монгольские всадники. - Там наш враг, и там наша судьба! - Мы выстоим, друг, - ответил ему Торола. - Мы сражаемся не только за свои жизни, но и за тех, кто ждёт нас дома… за тех, кого мы любим. Зелёные глаза Жаворонка блестели, как отражение солнца на снегах, и взгляд их был устремлён туда, где скрывались в дымке бесконечности неведомые земли…