- Что скажешь, Жаворонок? – снова обратился к нему Миндия. - Можешь ли ты спеть нам песню, которая вдохновит нас на бой? - Я спою, но позже, не сейчас, - ответил Торола, задумчиво глядя на далёкие вершины. - Сейчас пусть наше оружие говорит за нас. Пусть монголы почувствуют силу наших сердец и тяжесть стали! - Копала и Цминда-Гиорги будут с нами, - произнёс Миндия, сжимая рукоять меча. - Сегодня мы покажем монголам, что горы не покоряются так легко!
Торола кивнул, его глаза блестели решимостью и странной внутренней силой: - Я сложу песню о твоих подвигах, Миндия. Пусть наши потомки помнят этот день. Неподалёку от них, чуть впереди кистинского войска, прислонившись к скале, стоял князь Мелхисты Олхудзур - сын древнего рода, прославленного от Терека до Алазани. Рядом с ним держался оруженосец - молодой и весёлый парень по прозвищу Гила, с живыми ореховыми глазами, чей острый язык и звонкий смех веселили войско даже в самые суровые дни. Князь обернулся к своему верному спутнику, который всегда находил слова, чтобы поднять настроение: - Готов ты, Гила? - спросил Олхудзур. - Я-то готов, как же, элани[5]. Только не забудь, что я обещал угостить тебя после победы нашим лучшим кхерзан-дулх[6], - ответил Гила с улыбкой, - вот он ещё не готов… О! Смотри, элани, как солнце покраснело! - вдруг воскликнул он. - Гила, ты запомни, - сказал Олхудзур, не отрывая взгляда от горизонта, - в каждом рассвете скрыт закат. И если мы должны пасть сегодня, то пусть наши враги знают, что мы пали с честью. Вай делча а дуьсур ду дуьне[7]!
По обветренному лицу Олхудзура со следами боевых шрамов пробегали отблески утреннего света. В юности ему уже довелось сражаться против монголов вместе со своим отцом, Эрдзу, чьё имя было синонимом смелости и благородства - под знамёнами великой Тамары, матери нынешней царицы. В жилах Олхудзура текла кровь его воинственных предков - сегодня он был готов вновь отстаивать свободу своей земли.
Подняв руку к небесам, Олхудзур обратился с молитвой к божественной вершине, которая от века была свидетельницей человеческих судеб: - О, великий Тюйли-лам! - произнёс он, подняв руку к небесам. - Священный Тюйли-лам, будь с нами! Защитник наших отцов, услышь нас сегодня и попроси за нас великого Дела! Сохрани наши жизни в этой битве, дай нам силу сражаться до конца!
Голос князя, полный силы и веры, звучал как гимн. Пульсирующим светом замерцала рукоять его меча - даже привязанный к поясу, находясь в покое, подаренный Хранительницей озера клинок не забывал о врагах. В тот миг все собравшиеся здесь кистины ощутили невидимую нить, связывавшую их со стражами гор. Они знали, что эта вершина, где облака касались земли, станет их оплотом, а духи предков — их защитниками. Боги, обитавшие среди льда и снега, наблюдали за ними сверху, словно древние судьи, готовые воздать по заслугам...
Торола, услышав его слова, невольно улыбнулся. Он знал, что, несмотря на различие веры и обычаев, их объединяла эта война и желание защитить свою землю от вражеской угрозы. Против них стояли монгольские орды, чьи коварные намерения и жестокие тактики уже были известны кавказским воинам. Противостояние с тьмой требовало не только меча и силы, но и единства душ, готовых пожертвовать всем ради света. Здесь горцы держались плечом к плечу, готовые вместе заслонить свою родину от нашествия, отстояв свою честь и своё будущее. Огонь битвы уже загорелся в их сердцах, и каждый знал, что впереди их ждут испытания, которые навсегда изменят их жизни. Из ущелья доносился гул. Рокот боевых барабанов и пронзительный визг монгольских труб разрезали воздух, будто лезвия. На узкой тропе, ведущей вниз с горы, кистинские и пховские воины построили временный заслон из груды камней и поваленных вековых деревьев. Лучники, притаившись за баррикадой, осыпали стрелами монгольских разведчиков, пытавшихся провоцирующими наскоками выманить кавказцев из укрытия. Бородатые горцы стояли неподвижно, сами будто каменные, лишь глаза их горели, как огонь.