В течение месяца уже кавказское войско стойко отбивалось от монголов, проводя дерзкие вылазки и засыпая врага камнями. Когда первый отряд горцев, погребённый снежной лавиной, не вернулся назад, сама земля, казалось, рыдала о них, но дух их оставался с живыми. Вдохновлённые примером своих братьев, вслед за ними и новые воины, неся с собой частицу силы этих вершин, ночами спускались с гор, словно волки, и забрасывали врагов камнями. Вся природа словно вставала на защиту своих детей.
С первыми лучами рассвета издалека, из-за снежных полей, ветер принёс отголоски боевых рогов... Кавказский отряд готовился к новой атаке. Пховцы и кистины начали спуск с вершины, готовясь к нападению на монгольское войско. Битва вспыхнула внезапно, как гроза в летнюю ночь. - Готовьтесь! - громко крикнул мелхистинский князь и вынул меч Хи-нан из ножен. - Маьлх соьгахьа бу![8] Заветный клинок в руке Олхудзура засиял прохладным голубоватым светом, словно горный родник в лунную ночь. Князь повёл своих людей в бой. Кавказцы были похожи на лавину, несущуюся вниз с горы, и монголы, завидев их, на мгновение ощутили страх, словно столкнулись с чем-то потусторонним. Миндия и Торола, обменявшись коротким взглядом, шагнули вперёд, чтобы присоединиться к своим товарищам. В их сердцах пылало зарево, которое не могли потушить ни враги, ни стихии. С каждым шагом, с каждым взмахом меча, они чувствовали, как силы гор поддерживают их. Трубы монголов заголосили тревожно и резко. Монгольские всадники налетели на кавказское войско с яростью, обрушившись на них, как волны беспощадного моря. Из ближнего леса хлынула пехота — разноязыкая толпа покорённых племён, сметённая монгольской волной со всех концов света. С диким криком, размахивая саблями и копьями, они бросились на горцев. Сошлись две силы, глухо зазвенела сталь. Воины Кавказа, от седых старцев до безусых юнцов, сражались отчаянно, не уступая ни пяди родной земли. Меч Олхудзура кружил в воздухе, словно живой, и монголы падали перед ним один за другим, не успевая взмахнуть оружием. Сила чудесного клинка казалась неисчерпаемой.
Острые концы скал гордо и величественно возвышались над долиной, где закипела великая битва... Ветер призрачным конём мчался по горным хребтам и ущельям, разгоняя облака и неся с собой эхо отдалённых боевых кличей. Он вплетался в крики и стоны, смешивая их с гулом битвы. Вой стоял над полем сражения, смешиваясь с рёвом боевых рогов и криками умирающих, но земля, напитанная кровью героев, не сдавалась. В гуще боя рассвирепевшим орлом метался кистинский князь. Глаза его сверкали огнём, а руки крепко сжимали меч. Олхудзур был воплощением ярости и отваги. Словно небесный сполох, блистал дивный клинок. Каждый взмах его, каждый выпад извергали смерть на монголов, как удары молнии.
Рядом с Олхудзуром, не уступая в храбрости, бок о бок сражались пховцы. Крепкий и широкоплечий Миндия держался, как скала, не давая врагам пробиться сквозь строй горцев. Гибкий, лёгкий Торола двигался с грацией, будто в танце, чёрные волосы развевались на ветру, меч его словно летал в лучах восходящего солнца и блистал в его руках, движения его были быстры и точны.
- Копала, защити нас! - кричал Миндия, отбивая очередной удар монгольских воинов. - Цминда-Гиорги[9], дай силы!
Вражеские трубы вновь пронзительно завыли. Монголы стали отступать, прикинувшись сломленными и напуганными. Горцы, не удержавшись, бросились преследовать их, увлечённые азартом боя. Из леса вырвалась скрытая до поры кистинская конница, и с радостными криками горцы устремились вперёд, преследуя бегущих врагов и выскочили на открытое пространство широкой долины, поросшей камышом и ивняком. Внезапно из-за холма с пятихвостым чёрным знаменем, возвышавшегося в конце долины, медленно и безмолвно, словно мрачная волна, стали вырастать один за другим монгольские всадники - тысячи тысяч, с кривыми клинками, блестевшими в лучах заходившего солнца, с закатанными до плеч правыми рукавами. Новые и новые монгольские орды прибывали, чернея на горизонте, подобно стае летучих мышей... Ни единого звука, лишь страшная, безжалостная тишина окутывала степных завоевателей. Её нарушали лишь тяжёлое дыхание лошадей и звон стали... Тут монгольский полководец, до сей поры недвижно, будто каменное изваяние, сидевший у холма со знаменем на могучем коне, внезапно пошевелился.