Горцы замерли, поняв, что попали в смертельную ловушку. Субэдэй медленно и неумолимо поднял руку, словно молча приветствуя смерть... Трубы вновь завопили, и монгольская лавина ринулась на горцев с оглушительным криком.
Однако пховцы и кистины не думали отступать. Спина к спине, плечо к плечу, они образовали круговую оборону. Меч Олхудзура сиял ослепительно, разя направо и налево, но врагов было слишком много. Пламя поднялось высоко, окружая их огненной стеной. В густом и жарком дыму Олхудзур почувствовал, что его силы иссякают.
- Гила! - позвал он своего оруженосца. - Где ты? - Элани! - крикнул Гила, сражавшийся рядом со своим князем. - Я здесь, элани! Я не оставлю тебя! Смотри, огонь приближается! - Мы должны пробиться, - сказал Олхудзур решительно. - За мной!
Гила вдруг вскрикнул и упал на колени, закрывая руками залитое кровью и внезапно обезображенное лицо: горящая монгольская стрела пронзила его правый глаз. Князь кинулся к юноше, накрыв его собой, - в ту же минуту другая стрела, пролетев совсем близко, опалила ему бровь. Вокруг них сомкнулось двойное кольцо - врагов и огня… * * * Обернувшись, Торола внезапно увидел, что всё пространство вокруг них пожирает голодный огонь. Коварные, словно гиены, монголы, намереваясь окружить и погубить кавказский отряд, зажгли траву кольцом вокруг них. Языки пламени взвивались к небу. Огненное кольцо начало смыкаться, словно злобные челюсти. Олхудзур, оказавшийся в самом центре его, сражался, как дикий зверь, но огонь, будто злое существо, подбирался к нему всё ближе и начал окружать его, отрезая пути к отступлению... Понимая, что время его на исходе, князь взмолился древним богам, давая обет, что, если он вернётся домой живым, то одного из своих детей отдаст на обучение в жрецы... - Олхудзур, держись! - раздались рядом знакомые голоса. Это были пховцы - Жаворонок, молодой певец, чьи песни услаждали сердца и вдохновляли на бой, тот самый, что приезжал к Олхудзуру с предложением союза, и его друг, могучий воин Миндия Гогочури. - Мы не умрём здесь, Олхудзур! – крикнул Торола, с глазами, сиявшими решимостью. - Твои дети не останутся без отца! Пховец даже в аду найдёт место для чести и дружбы… - Миндия и Торола, рискуя собственной жизнью, вместе начали пробиваться сквозь огонь и врагов. Миндия, с громовым криком, продвигался вперёд, расчищая путь к товарищам тяжёлым прангули[10]. Жаворонок, изящный и ловкий, бился рядом с ним, будто танцуя на остриях вражеских мечей. - Копала и Цминда-Гиорги с нами! – подняв меч, обратился к товарищам высокий и крепкий, словно дуб, Миндия. - Не уступим ни пяди этой святой земли! Торола горячо поддержал его: - Мы не отступим, брат! - Разве тут есть выход?! – с отчаянием в сердце вопросил изнемогающий Олхудзур. - Только один, - услышав его, тут же отозвался Торола. - Доверься нам! Он уже приметил участок травы на севере, ещё не охваченный огнём, и решил прорваться туда. Торола крепко схватил за руку Олхудзура, а Гогочури взвалил раненого Гилу себе на плечо, и своими мечами оба пховца принялись прокладывать сквозь пламя путь назад, к спасительным скалам, туша лезвием огонь на пути. Олхудзур следовал за Торолой, стараясь держаться поближе к нему. Пламя секло им лица, и одежда на них начала тлеть, но они сумели прорваться. Огненное кольцо сжималось всё туже, и Олхудзур чувствовал, как пламя лижет его щит. В этот момент, в дыму и огне, когда казалось, что надежды нет, Торола, осенённый видением, указал на гору: - Смотри! Христос-Бог стоит на вершине! Он возносит крест над миром! Мы не можем погибнуть здесь, Олхудзур, верь мне! - крикнул Торола, подхватывая князя в седло. - Вперёд, Чкара! Конь Торолы рванулся вперёд, словно чудесная белоснежная птица, вынося их из огня... Оба пховца прорвались сквозь ряды врагов и, выбравшись из ловушки, вырвали из когтей смерти и кистинского князя, и его оруженосца. Осознав, что смерть только что прошла мимо, Олхудзур - измученный, но живой - склонил перед ними голову в знак благодарности. Битва та оставила метки мужества и выносливости и на телах, и на душах бойцов. Огонь раздробил пополам бровь Олхудзура, оставив ему поперёк лба глубокий шрам от ожога, как память о том дне на всю жизнь. Оруженосец Гила лишился глаза и навсегда остался кривым… - Ты спас мне жизнь! - обратился князь к Тороле. - Я тебе всегда буду обязан. - Я всегда прикрою тебе спину, – удивлённо ответил тот. - Мы же… братья? - Къамел дац[11], - произнёс потрясённый Олхудзур, обнимая молодого пховца, – это надо же… Выходит, жрец уже тогда всё знал?!