Правила дуэли были строгими. Каждый знал, что начинать первым считалось слабостью и позором. Первый удар, по жребию, остался за Гезгом. Согласно жребию, право первого удара было отдано Дедо, но честь и мужество требовали от него уступить это право своему противнику. Дедо стоял неподвижно, как статуя, ожидая рубящего удара. Он напряг мышцы, готовясь отразить его. Гезг, понимая, что от этого зависит не только его жизнь, но и уважение односельчан, сделал шаг вперёд, держа кинжал у груди. Лезвие сверкнуло в свете утреннего солнца... Удар Гезга был точен и силён, он стремился поразить плечо Дедо, но молодой человек, ожидая нападения, ловко увернулся, как учил его отец, и лезвие скользнуло по его одежде, не причинив вреда. Теперь настала его очередь. Передавая кинжал, Гезг сделал это с должным уважением, рукоятью вперёд, как того требовали обычаи. Дедо принял кинжал, словно древний воин, уверенный в правоте своего дела, и, сосредоточив всю свою силу и гнев, сделал шаг, чтобы нанести ответный удар. Слегка пригнувшись, он сделал резкий выпад, стремясь задеть бок Гезга. Однако тот, собрав все силы, отразил удар, и они снова сошлись в дуэли, как две звезды, столкнувшиеся в ночном небе…
Очередное движение Дедо было плавным, почти ритуальным, но кинжал описал дугу, и лезвие с силой врезалось в голову Гезга. Но жрец нахмурился: это считалось запрещённым приёмом.
Толпа затаила дыхание... Гезг пошатнулся и упал в траву, кровь залила его лицо. Череп был разрублен на две части — от мозжечка до переднего мозга. Казалось, что такая рана несовместима с жизнью... Но поединок был завершен, и Дедо, как победитель, первым бросился на помощь упавшему сопернику.
Из толпы вышел жрец Элгур, чьё знание древних трав и заклинаний было известно по всей Мелхисте. Он осмотрел рану Гезга и, казалось, задумался на мгновение. Затем, собрав все свои силы и опыт, начал перевязку. Его руки двигались быстро и уверенно, когда он накладывал повязку и шептал молитвы богам. Жители Саханы наблюдали за ним с благоговением и надеждой. Вера в Элгура была велика. * * * В туманных предгорьях Мелхисты, где реки серебристой нитью пробегали через густые леса, а горы стояли, словно вечные стражи, наступил день примирения. В воздухе витал аромат трав и свежести, но сердца собравшихся были наполнены тревогой и ожиданием. Каждое движение, каждый звук, казалось, отзывались эхом в душах тех, кто пришёл стать свидетелем этого события. Здесь предстояло решить судьбу двух враждующих родов — рода Гезга и рода Чхеврига. Кровная месть, как чёрная туча, нависла над этими родами, и лишь одно слово могло развеять её.
С раннего утра на пхьоьг1а[3] собрались тысячи людей: старики в высоких папахах, юноши в черкесках с поблёскивающими кинжалами, женщины в чёрных платках, печалью затенившие свои лица. Даже дети, обычно шумные и весёлые, стояли притихшими, глядя на серьёзные лица взрослых. Взгляд каждого из них был устремлён на приехавшего по такому случаю князя Олхудзура, чей авторитет и решительность были известны за пределами Саханы.
Князь Олхудзур, в тёмном кафтане с серебряной вышивкой, стоял в центре площади на возвышении, на древнем, покрытом резьбой каменном помосте. Его гордость и благородство были видны в каждом движении, в каждом взгляде. За его плечами стоял груз ответственной миссии — вершить суд, который может изменить историю.
Рядом с ним стоял жрец, облачённый в белые одежды, держа в руках принесённое из святилища белоснежное знамя с медными колокольчиками. Фигура его излучала спокойствие и величие. Перед судейским помостом выстроились в две шеренги мужчины — от самых старых до младенцев, которых держали на руках подростки. Их глаза были полны напряжения и ожидания. Это были кровники, стояние которых разделяло не только пространство, но и бездна вражды. Ближе всех к помосту, склонив в знак уважения к традициям голову и сняв папаху, стоял просящий о прощении за убийцу – Чурк, его двоюродный брат. Сердце его трепетало в ожидании решения. Сам же виновник, Гезг, не мог присутствовать из-за тяжёлой раны, полученной в схватке с Дедо, сыном убитого Чхеврига. Солнце поднималось над вершинами, словно раздувая пламя нового дня… Наконец заговорил князь Олхудзур. Толпа замерла, словно дыхание горного ветра остановилось в ущельях. Звучный, громкий голос князя, как громовой раскат, разносился над толпой: - Слушайте меня, люди Саханы! Люди тайпов и селений! Велика беда наша, ибо пролилась кровь между братьями, и горы наши стонут от ненависти и мести. Но сегодня, по воле богов и наших обычаев, пришли мы сюда, чтобы положить конец кровной мести. Ибо кровь смывает лишь земля, а не новая кровь! Старейшины, как бесстрастные судьи, стоявшие между двумя шеренгами мужчин, согласно закивали головами. - Дов - шар-худар дац[4], - продолжал князь. - Мы собрались здесь, чтобы положить конец вражде, что пожирает наши сердца и терзает наши земли. Не может она насытить, лишь жжёт и обжигает. Пусть же сегодня будет положен конец этой вражде, чтобы духи предков не отягчались делами нашими. Пусть сегодняшние слова станут камнями, что укрепят мост примирения между вашими родами.