- Высокочтимый Элгур, - произнёс Шуоп, старейшина села Сахана, - мы все благодарны тебе за твою мудрость и силу. Мы верим, что вор в конце концов будет найден и справедливость восторжествует.
Люди расходились, полные надежды и веры в то, что справедливость восторжествует. Элгур кивнул и, подняв факел, повёл собравшихся обратно к селу, оставив лягушку в сыворотке на алтаре - как символ предупреждения и силы древних богов. Лес наполнялся шёпотом деревьев, словно одобряя этот ритуал и обещая, что правда вскоре выйдет на свет.
* * *
Густые облака, словно неподвижные стражники небесного свода, нависли над горами, как бы предупреждая о грядущих мрачных событиях. Суровые мелхистинские пики, вздымавшиеся к небу, напоминали старинные каменные башни. Вечерний свет, пронизывая облака, создавал таинственные тени, что скользили по склонам, будто неуловимые души предков. Олхудзур, возвращавшийся в Цайн-Пхьеду после трёхдневного отсутствия, приближался к родному селу верхом на вороном коне – подарке Тариэла… Конь, словно понимая усталость нового хозяина, нёс его бережно, двигался мягкой походкой. Князя сопровождали верные слуги Чабдар и Гонча, лица которых выражали одновременно усталость и облегчение от возвращения домой... Вдали уже виднелись знакомые очертания замка, чьи массивные стены казались незыблемыми, как и земля, на которой он стоял.
Олхудзур уверенно направлял коня по извилистым горным тропам, что вели к его замку. Вокруг него раскинулась суровая, величественная природа Мелхисты - крутые утёсы, покрытые густыми лесами, и туманные ущелья, где ветер свистел, как сонм древних духов, вещающих о своих скитаниях. Золотистые лучи солнца, прорываясь сквозь пышные кроны деревьев, ласково играли на покрытых пылью дорогах, что змеились по горным склонам. Вокруг села Цайн-Пхьеда тянулись бескрайние леса, где в вечернем свете лиственные деревья обретали загадочные очертания... Воздух был насыщен благоуханием трав и свежести, наполнявшим сердце невольной радостью и тревогой. Солнце клонилось к закату, бросая длинные тени на каменистые склоны и окрашивая в багряно-золотые оттенки небо... Оно было облачным над Мелхистой, и мерцающие лучи солнца, пробиваясь сквозь тучи, проливали мягкий свет на каменные строения.
Олхудзур, облачённый в тяжёлые доспехи поверх расшитой серебром черкески, медленно подъезжал к замку. На околице села Цайн-Пхьеда двое слуг – Хунарка и Хомсарка - увидели приближавшегося князя. Они издали поспешили к нему навстречу, лица их выражали смесь облегчения и тревоги. – Хвала богам, господин! – воскликнул Хомсарка, склонив голову. – Мы уже волновались за вас. – Всё уладилось, – ответил Олхудзур. Голос его был твёрд, но усталость звучала в каждом слове. – Кровная вражда между крестьянами в Сахане окончена. Теперь нас ждут другие испытания. Ветер, прохладный, бодрящий, нёс во двор замка с гор ароматы душистых трав, которые смешивались с запахами кухни, где к приезду князя готовили угощение. Воздух был наполнен спокойствием, но какое-то напряжение витало в воздухе предвестием грозы.
Не успел князь спешиться, не успели ворота замка закрыться за его спиной, как вдруг он с неожиданной ясностью вспомнил о своём дорогом побратиме - молодом воине из Шатили, что гостил у него уже несколько дней... Олхудзур хлопнул себя по лбу, осознав, как давно не виделся с другом, которому был обязан своей жизнью на войне. Однако, прежде чем князь успел броситься на поиски Тариэла, внимание его привлекла тоненькая девичья фигурка в белом покрывале и зелёном платье, мелькнувшая во дворе… Никаких сомнений, - то была его приёмная дочь, Мелх-Азни! Появление последней в замке, не согласованное с обычным календарём, установленным её наставником, жрецом Элгуром, удивило князя. В ответ на расспросы отца та лишь пробормотала несколько невнятных слов… Тут же к ним присоединилась его старшая дочь Седа, объяснившая, что Мелх-Азни сегодня пострадала от нападок их младшей сестры, Мархи. Девушка, казалось, и вправду была расстроена, глаза её блестели от слёз… Внезапно сорвавшись с места, она стремительно убежала за ворота в село, оставив князя в полном недоумении. Кровь Олхудзура закипела, сердце его наполнилось гневом на Марху за боль, причинённую ею Мелх-Азни … Но прежде, чем он успел разобраться со всем этим, как наперерез ему, из-за угла башни стремительно, словно стрела, вылетел верхом на коне сын его Леча, занятый любимым делом – он объезжал коня, готовясь к предстоящему состязанию в день Тушоли. Леча был ловким и смелым юношей, и глаза его сияли огнём предвкушения праздника, а рука крепко сжимала плеть.