* * * Суть душераздирающего киег1ат [6] от Мархи, приводить здесь полный текст которого нет никакой нужды, заключалась в неотложном требовании прийти с нею повидаться и помочь ценным советом, - иначе она не будет ни есть, ни пить, ни мыться, пока не увидит в своём доме «родненькую спасительницу несчастной малышки, которой больше некому излить огненный плач сердца о своей потерянной судьбе!» - Именно так, ни больше ни меньше. Вот Марха знает, как, когда, кому и что сказать, чтобы успешно вить из всех верёвки и любой ценой добиваться своего... Подробно расспросив Чегарди о новостях из замка и сопоставив её ответы с тем, что говорилось в письме, мне удалось выяснить - неуклюжий Мима со своими простецкими выходками внезапно попал в опалу. Иная шутка - начало ссоры [7]. На очередном свидании чабан умудрился произнести нечто, уколовшее самолюбие Мархи (а ведь перед нею же, скорее всего, и пытался блеснуть!) Теперь сестра, назло ему, уже с неделю не показывается у родника, отправляя за водой своих служанок (что, право, и давно следовало сделать, - в народе мало-помалу расползлась молва, будто Олхудзур с дочерью родной обращается хуже, нежели с рабыней, - каждый день с утра до вечера гоняет мученицу в гору с кувшином, подумать только!..) Повадился кувшин наш по воду ходить, не остаться б ему там на берегу [8]… У несчастной малышки, кажется, вместо головы тыква выросла на плечах! Издержки переходного возраста… да уж, и знатных барышень они не минуют. Ну можно ли так бросать тень на семью?! Зато, сложив с себя тягостную обязанность водоноса, Марха начала подрисовывать брови ольховой краской и принялась менять наряды по несколько раз в день, то загадочно мелькая в окне, то блуждая в одиночестве по замковому саду. Прислуга в Эрдзие-Бе – народ всё чувствительный и красноречивый, имеющий притом многочисленную родню; и теперь все окрестные сёла обсуждают выходные платья и украшения младшей княжны, причём подробности каждый прибавляет и от себя! Местные кумушки сделали вывод, что Марху, по всему видать, вскоре будут сватать (не зря же ведь модное приданое демонстрируется напоказ всей округе?!), и с возросшим любопытством принялись следить за событиями. Непрерывно кто-нибудь крутился возле замковых стен, высматривая интересные мелочи. Конюхов и стражу засыпали целым ворохом вопросов, стоило им высунуть нос за ворота... (Смешные люди, - прежде моего посвящения Летающий по небу точно не планирует что-либо менять в участи младшенькой! Милая крошка спокойно может ещё как минимум год доигрывать в игрушки…) На незадачливого Миму людям больно теперь смотреть: парня шатает при ходьбе; пастушок побледнел и иссох от переживаний, как сушёная рыба [9]; за неделю от него остались лишь уши, по которым и узнают его соседи, исправно оповещающие бедолагу об известиях из замка, - а также о различных домыслах по поводу известий и о вариантах толкований этих домыслов. (Всё это делается ими из самого чистого сочувствия, не иначе!) Прочтя письмо, я спрятала его в хуаск [10], где лежали деревянный гребень, шёлковые цветные нитки, иглы и напёрсток, и задумалась. Делать нечего, - пора, кажется, и в самом деле выручать нашу капризную красотку... Вслед за письмом я уложила туда же узелок с толокном, затем взяла расписной глиняный кувшинчик с водой, заткнутый восковой пробкой и маленькую дуьтару [11]: всё веселее странствовать будет... У Чегарди при виде свирели глазёнки засияли радостью: - А я умею петь, госпожа, и столько песен знаю! - похвалилась она и тут же принялась напевать на неизвестном наречии, прихлопывая руками в такт. Мелодия была приятна и легко запоминалась, но слова песнопения, как ни странно, оказались вовсе мне не знакомы. - Это что, какое-нибудь редкое заклинание? – удивилась я. Мне впервые довелось такое слышать. Смех Чегарди, зазвенев, рассыпался в воздухе, - и тотчас сами отозвались в такт медные колокольчики белого жреческого знамени, стоявшего в углу: - Вот это да, разве ты ни разу не слыхала, госпожа? Это же песни Жаворонка нашего серебряного! Я отрицательно покачала головой. - Да как же нет?.. - настаивала Чегарди. - Весь край наш распевает их, - каждую весну он нас радует. Хочешь, я тебе ещё напою? Ты непременно тогда вспомнишь! Послушай… Вот я думаю… - с серьёзным видом начала было Чегарди, уютно устроившаяся в углу на коврике, но умолкла и поспешно вскочила, испуганно косясь на дверь. Ямочки на её щеках растаяли. - Да, песни те хороши, - послышался от дверей знакомый голос, - но в пути чтобы пели только священное! Меня так и подбросило на месте: - С миром приход твой, учитель! На пороге стоял, опираясь на посох, Элгур и, слегка улыбаясь, созерцал нас. Была у моего наставника такая особенность – беззвучно возникать там, где его в эту минуту не ожидали... Иногда можно даже было подумать, будто он внезапно материализуется из воздуха! (Постойте-ка! – что значит «… в пути»? - Это как… он понял уже, что я собираюсь куда-то идти?! Ничего-то от него не скроешь! Я даже ему ещё не успела рассказать!..) - Из какого ты очага? [12] – обратился он тем временем к девочке. - Я из селенья Коротах… дочь Элхи-каменотёса, - робко ответила та, вся трепеща перед священной особой жреца. Отец Чегарди, в те времена, славился в наших окрестностях как искусный умелец и неутомимый труженик. Его руки творили чудеса из камня - посуду, корыта, величественные статуи богов для святилищ. А уж детвора округи видела в нём почти волшебника - он умел создавать из камня даже детские игрушки! А во время затяжных дождей и при паводках, когда горные речки, набрав силу, бурлили и неслись, передвигая камни, с корнями вырывая прибрежные деревья, он становился незаменимым спасителем местных жителей. Мастерство Элхи превращало речные булыжники в прочные мосты, ведущие через бурные потоки. Сотни крестьян благодаря ему могли безопасно пересекать горные реки, направляясь из своих сёл на противоположный склон горы к сенокосам и пастбищам, несмотря на природные невзгоды. - Блажен перед небом тот, кто мост построит! Он при жизни заслужил быть принятым в йелцамани [13], – отозвался жрец, одобрительно кивая и ставя в угол многогранный посох, испещрённый, как и древко знамени, бесчисленными симметричными зарубками - согласно числу принесённых жертв. Он сложил с плеч увесистый мешок и снова скользнул по нам взглядом через плечо. Выглядел Элгур чем-то озабоченным. - Наставник… вот мне из замка сестра пишет… Пожалуй, отпроситься в неурочный час будет непросто. - По раз и навсегда установленному учителем порядку, мне позволялось погостить дома у родных лишь неделю зимой и три недели летом, всё же остальное время посвящалось занятиям: чтобы не расслабляться в безделии и не отвыкать от знания, - так он всегда это объяснял. Элгур обернулся и чуть насмешливо оглядел меня с ног до головы так, как будто впервые в жизни встретил. Посланница сестры потупилась и спрятала руки под фартук. - Что, на поболтушки собрались подружки? – старый жрец просверлил нас обеих насквозь острым взглядом. – Делать, на мой взгляд, тебе там особенно нечего, - как всегда, протреплетесь целую неделю о колечках да о парнишках, как будто не наговорились ещё за прошлый раз! Хотя… - вдруг задумчиво произнёс он, - всё ж и тебе полезно иногда понаблюдать со стороны, как маются у себя в миру непосвящённые! Окунёшься в их суету поглубже – быстро надоест, так и вернёшься быстрее. Хорошая лягушка в своём болоте живёт [14]… Я покорно опустила глаза и кивнула, но про себя подумала нечто крамольное. - Нет, пожалуй, даже ещё не подумала – лишь ощутила внутри зарождающееся облачко противления… - Да, кстати, - продолжал он, искоса наблюдая за мной, - как будете проходить через Комалхи – скажите местным жителям, чтобы лягушку покрупнее мне принесли! Конокрад должен быть примерно наказан. Совсем совесть малый потерял. - Неужели тебе уже изв