Глава 33. Лунные травы и песнь в зачарованном саду
«Рядом со мной, обхватив колени, на истинге, расстеленном на полу, сидела Чегарди. В комнате было темно, лишь лунный свет лился в окно, да огонёк свечи мерцал на круглом трёхногом столике... -…Чегарди, — говорила я, — после сегодняшнего разговора с братом мне совсем неспокойно. Теперь лишь магия может спасти нас от опасности! Вот я и думаю: не сделать ли сегодня защиту на всех, кто находится под нашим кровом?.. Тогда уже этой ночью надо, не откладывая, пойти в лес — провести обряд. Тем более — сейчас стоит полнолуние, время для ритуалов благоприятное… Чегарди посмотрела на меня живыми, хитрыми глазёнками, которые тут же так и загорелись: - О, сестрица, возьми меня туда с собой! Я всё хотела бы знать о магии, о настоящей, - как делать обереги, например, как от сглаза защищаться. Я буду твоим тарамом! Вот стану с тобою рядом — ни человеку, ни духу не дам тебя тронуть!
Я улыбнулась, невольно растроганная её рвением: - Ты ещё мала для таких занятий, Чегарди! - Нисколько не мала! Мне уже целых десять лет! — возмутилась она с той жадностью, с какой дети всегда хотят узнать и присвоить себе тайны взрослых.
Разумеется, я не уступила. Малыши по ночам спать должны, а не бродить по лесам! Чегарди насупилась и тут же удалилась к себе, в комнату Мархи, очень расстроенная, но я была непреклонна. Это ведь не игра, а очень серьёзное дело, доверенное одним лишь избранным!
Ночь была густой, словно кисея, натянутая меж ветвей. Замок Эрдзие-Бе спал, звёзды легли на его кровли... Я накинула на плечи шаль, вышла из комнаты неслышно, прокралась вниз по лестнице, как тень и, осторожно ступая по каменным плитам двора, прошла к погребу. Рассказ брата о подземном туннеле не пропал даром: теперь я знала, как покидать замок ради совершения ночных обрядов, не потревожив стражу у ворот…
* * *
Я осторожно продвигалась по узкой подземной галерее, держа в руках свечу и едва дыша, чтобы не будить эхо. Тишина была такой гулкой, что мне слышно было, как в груди колотилось сердце... Вдруг в темноте за спиной сорвался лёгкий, едва уловимый шорох! Резко обернувшись, я вскрикнула, и свеча выпала из моих рук, — но не погасла, подхваченная чей-то цепкой рукой прямо в воздухе! Сердце от ужаса заплясало… Тут же раздался громкий горячий шёпот: - Не бойся! Это я, твой тарам! Несносная Чегарди (а это был не кто иной, как она!) вынырнула из тьмы, как мышка из норы, гордо выпятив подбородок.
- Чегарди!!! — возмутилась я. — Зачем ты увязалась за мной?! - А вдруг на тебя нападут призраки? — с видом козлёнка, пугающего волков, заявил мой неуёмный лихой «тарам». — Или разбойники! Я с тобой! Охранять тебя буду! Я как крикну на них — все разбегутся! Если что, я умею визжать очень страшно, никто не устоит! И ещё кусаться! - Разве я тебя звала сюда? — прошептала я в изнеможении. — Я тебе не разрешила! - А я тебя не послушалась, видишь? — ответила упрямица, весьма довольная собой. — И правильно сделала! Я ведь твой тарам, а тарам всегда идёт за своим человеком!.. И вообще, если бы я была мальчиком, меня бы уже в дружину взяли! Хочу побыть немножко твоим оруженосцем. - Ладно, только пообещай слушаться меня, не баловаться и не шуметь, — сказала я устало. – Иначе магия может и не подействовать.
Чегарди кивнула так серьёзно, что я не выдержала и рассмеялась.
- Возьми меня с собою, сестрица, не пожалеешь, — шепнула она, — я буду вести себя очень смирно, мне бы хоть просто посмотреть!
Я, больше не сердясь, не стала спорить и улыбнулась ей: так и быть, пусть поучится немного, раз уж так просит! Страхи мои отступили, и стало даже весело.
* * *
...И вот мы с Чегарди ступили на сумеречный луг, где дыхание земли сладко смешивалось с дыханием неба. Я шла, босыми ногами едва касаясь тропинки, и сердце моё пленённой птичкой билось о прутья рёбер, не зная, где найти себе пристанище. Всё во мне стало в тот миг трепетным и открытым, как лепестки весеннего крокуса, которого только что коснулся солнечный луч... Я чувствовала — сейчас вот-вот случится нечто необычайное; и в то же время было во мне всё хрупко, ранимо, как тончайшее стекло…
А лес был полон теней, он встретил нас вязкой тишиной и дыханием мха. Там всё вокруг было пронизано зыбким полусветом, будто сама душа мира рассыпала по мху и ветвям золотые крошки своей памяти… Я остановилась у лежащего в тени валуна: сердце велело мне собрать травы здесь. Я знала, что это не случайно. Трава — как слово, как взгляд, как вздох — хранит в себе силу и утрату. Я укладывала в складки платка — горькую слезу чабреца, серебристую полынь, алую кровь зверобоя, жёлтые оборочки лапчатника, синие пряные мутовки иссопа, мысленно перебирая всё то, что рассказывал мне прежде наставник: что пригодится для мази на место пореза, что отогревает обмороженные руки, а что быстро вытянет из раны жар. Трава была влажной от росы, стебельки густо пахли сырой землёй и горечью весны... Каждый из них казался мне теперь роднее и важнее, будто через них можно было приманить добрый жребий туда, где очень его ждёшь... Я собирала их, склонившись низко, почти касаясь лицом земли, и в тот миг казалось мне, что я слышу, как земля мне шепчет: «Береги его». Я не знала — кого: Тариэла ли, своё ли собственное сердце? — но повиновалась этому шёпоту.