ушко, а в нём серебряную серьгу с филигранью и сапфиром. - Милота, скажи?! А вторая-то исчезла, вообрази себе! Я просто с ног сбилась искать её за эти дни, служанки уже седьмой раз все уголки комнаты обшарили… По-хорошему, надо бы во всём замке поиски организовать, но ведь тогда родители узнают! Я потому тебя и вызвала – поворожить, чтобы серьга сама нашлась. - Постой… это - подарок Мимы?! Он может позволить себе делать такие подарки?! Да он же верёвкой подпоясывается и обедает через два раза! – я начала прозревать. Мне внезапно стал понятен драматический тон её письма... Вот в чём дело – видимо, злосчастный чабан, чтобы преподнести Мархе достойный её дар, от безысходности кого-то ограбил! Сестра смерила меня высокомерным взором: - Какой Мима? - Марха, - мягко начала я, - мне кажется, бессонная ночь не пошла тебе на пользу, - ты сегодня явно нездорова. Имена людей начинаешь забывать… Может быть, ты хочешь заново познакомиться с пастухом? - Ничего подобного, – вспылила Марха, – это ты иди сама знакомиться с пастухами, если без них обойтись не можешь, а мне не смей навязывать их общество! Как ты могла упомянуть при мне это имя? Ну кто такой Мима, сама подумай! И кто вообще здесь сказал хоть слово о Миме? - А о ком же тогда идёт речь? – я была совершенно сбита с толку. - Разумеется, среди местных молодых людей тут не в кого влюбиться - это даже тебе понятно, - сухо заявила Марха, - а он на порядок выше всех местных парней, вместе взятых! Он – выдающийся человек, истинный джигит… да просто герой! Приятель самого Сонтаэлы… - Чей… чей он приятель, скажи ещё раз?! Я не удержалась и залилась смехом. Сонтаэлой звали тамошнего сельского дурачка! Грешно смеяться над убогими людьми… но я ведь не над ним… Я над сестрой… Марха покраснела, метнув на меня убийственный взгляд: - Язык подвёл, а ты и рада-радёшенька!.. Я сказала - побратим самого Саладина [2], а тебе - не знаю, что послышалось. - Саладина?! Да ведь он… - Вот именно, - торжествующе закончила Марха, - даже тебе хоть что-нибудь да известно о Саладине! О Саладине мне и в самом деле нечто было известно, - например, то, что Саладин покинул наш мир уже почти сто лет назад. Я знала, что в истории Марха не сильна, но спорить с ней было бесполезно: ничего не докажешь. С трудом скрывая улыбку и боясь расплескать блаженство раньше срока, я бессовестно смаковала ни с чем не сравнимую сцену… - Завидуй молча, - разрешила Марха с видом милостивого превосходства. – Надеюсь, теперь ты осознаёшь глубину пропасти между теми людьми, с которыми я знакомлюсь, и твоими пастухами? Да, всё так и есть: Саладин – великий полководец, султан урсалимский, а мой избранник – его друг. - Да кто же он такой, твой избранник? Скажи наконец, не томи! Она повернулась ко мне в профиль, прикрыв глаза длинными подкрашенными ресницами, прошлась по комнате, постояла немного у выхода на балкон, исподтишка наблюдая за мной, обернулась… Я терпеливо ждала. Сестре первой надоела игра в молчанку: - Его зовут Джамболат, - осчастливила меня она. * * * Итак, сестрица моя приняла твёрдое решение проучить Миму как следует - и, похоже, поставив для него ловушку, сама попалась в новый капкан. Наломала-таки дров – и помогай нам Села-Сата, чтобы до родителей каким-то образом не дошли последствия истории… - Поручить тебе кое-что хотела… забыла; столько хлопот: у нас ведь ещё и гость! - с важностью заявила мне Марха. - Джамболат – это и есть ваш гость? – полюбопытствовала я. - Да ну, что ты! Гостя этого с Джамболатом даже и сравнить нельзя. Так, меци [3] один… друг отца. О чём бишь я… Ах, вот что: как только ваш лягушачий обряд закончится – придёшь ко мне снова; как раз и принесёшь сыворотку. Заранее припрячь половину - жрецу твоему остатка за глаза хватит. Тебе ведь не сложно! - Зачем тебе вдруг понадобилась сыворотка? – удивилась я. - Ты, Дикая Веточка, и вправду будто с неба свалилась. Волосы мыть, чтобы мягкими сделались, - зачем же ещё! – свысока пояснила та. - Хотя, конечно, о чём я, - где тебе в твоём кругу слышать о таких вещах! Я всё забываю, что ты у нас с самого детства - рабыня жреца. Это что-то новое?! Достаточно было этой вскользь, мимоходом брошенной реплики, чтобы я взвилась, как скакун, оскорблённый ударом хлыста: - Думай хотя бы немного, что говоришь. Я не рабыня. Я свободнорождённая! (На что, собственно, и рассчитывает всегда дражайшая сестрица. - Ведь сколько раз давала я себе слово не поддаваться на её умышленные подначки, - и вот снова…) - Да-да, я именно об этом, - поджала сочные губки Марха, - ведь только одно и слышно от тебя: «мне не полагается», «наставник сказал», «наставник велел», «наставник запрещает»… Ты даже не представляешь, как мне тебя жаль! Но ты, разумеется, можешь отрицать очевидные вещи и успокаивать себя, сколько хочешь, если тебе от того легче! Дёрнув плечиком, Марха фигурной походкой прошлась по комнате, между делом любуясь собственным отражением в начищенной служанками до блеска медной посуде, развешенной по стенам. Затем развернулась ко мне и сокрушённо покачала головой: - Горемычная ты наша! А и впрямь, единственное твоё спасение - в том, чтобы смотреть Элгуру в рот и повторять за ним его занудные поучения. Вот жрец, а вот его учёный скворец! Ведь правда же, смешно?! (Мне отчего-то вдруг вспомнилось, как однажды Циск зимой поймал снегиря. Перед глазами сама собой отчётливо всплыла картина: растерзанная, жалкая птичья тушка – поющий в упоении охотничьего инстинкта кот – слипшиеся пёрышки и пятна крови на снегу…) - Но ты, умница, как всегда, права, - не унималась сестра, – держись за своего жреца обеими руками! Ведь, если ты ему не угодишь, он выгонит тебя – и где приклонишь ты тогда головушку свою рыжую? – Марха облизнулась. - Вот и будешь тогда по лесам скитаться - как настоящий алмаз лесной! Кто тебя приютит, кому нужна ты станешь? - поразмысли-ка, Дикая Веточка. Так изрекала она за гадостью гадость, и в глазах её горела радость! Передо мной будто приплясывал на хвосте хорёк, забравшийся в курятник... «Чужая она мне, совсем чужая!» - с тоской думала в эту минуту я. Каменный, смертный холод пошёл по моим жилам... Внутренним взором я увидела, будто обе руки мои с трудом поднимают огромный меч… Но нет, нет… остановись, душа! Мне не хочется проливать кровь!.. Ведь обратный путь из Эла невозможен… Сказать уже, что ли, на этот раз Олхудзуру, - больше сил нет терпеть это?! Нет, нет, - зачем же разрушать мир в их семье… Чтобы накануне праздника Тушоли они перессорились - из-за меня! Будто кто-то всё нашёптывал на ухо противным голоском: «Вот если б не появилась в их жизни ты, - у них бы всё шло отлично! Теперь хоть поняла, что приносишь в этот дом одни неурядицы? Биеркат доцу йо1!» Кто поможет мне? Матушка, Птица Белая… что же ты меня средь вьюг одну покинула… Непролитые слёзы жгли глаза… - Только не при ней! Не при ней… С трудом, занемевшими губами, я проговаривала слова: - Я искренне чту богов, слушаюсь наставника и считаю, что священные обеты равны воинской присяге… За спиной послышался нежданный шорох, перешедший в грохот. – Это незаметно переступившая порог комнаты Чегарди запуталась в дверной занавеске и, отбиваясь от волн окутавшей её ткани, нечаянно опрокинула т1апильг [4] и шу [5]! Кувшин опрокинулся, чашки перевернулись, сладости и ягоды с фруктами полетели на ковёр… - Ах, вот кто нарушает мой покой, - ты, растяпа, лягушка девятиногая [6]! Тебе, видно, твои сородичи клешни одолжили взамен рук? – накинулась на неё Марха, топнув ногой. - Что ты вообще здесь делала? Подслушивала небось? Шпионишь за мной, верно?! Теперь я догадываюсь, куда могло пропасть моё украшение! (Марха абсолютно несправедлива к бедняжке! Но имею ли я право голоса в замке, могу ли я позволить себе делать замечания родной дочери эл Олхудзура, будучи сама дикой веточкой, привитой к чужому дереву? Поймёт ли она меня? Поддержал ли меня бы в этой ситуации сам Олхудзур? Он и сам-то крутого нрава, слуги побаиваются рассердить его…) – Немедленно убери это! – приказала служанке Марха. Она задрала подбородок и повелительно вытянула вперёд руку с кольцами на всех пальцах... И смех, и грех. Левый же глаз исподтишка косил на меня: видала, дескать, какова я во всей славе своей?! Ох, несладко, по-моему, приходится здесь моему маленькому тараму! Чегарди стояла, не шевельнувшись, и смоляные озёра её глаз возмущённо жгли княжну. (Когда-то, прежде – мою сестру. Давным-давно…) - …И даже на ум не придёт ей извиниться!.. Что за люди пошли, - не правда ли? – подбоченясь, Марха обернулась (вроде бы за поддержкой) ко мне и с весёлой ухмылкой добавила, глядя прямо мне в глаза: - Можно подумать - её тоже воспитывали в лесу!.. Можно подумать, что все мы сейчас, как в заколдованный лес, попали в нелепый страшный сон и не знаем, как из него выбраться… - Если бы я не справлялась со своими обязанностями, и Элгур бы меня отослал… - начала я. - Кому сказала – убрать! – перебила, не слушая меня, Марха. Чегарди, как упрямый бычок, молча наклонила лоб и сопела, но не двигалась с места. - … Но до сей поры я полагала, что у меня есть семья, - безуспешно пыталась я пробиться сквозь глухую стену. Не было смысла вообще что-либо говорить. Меня попросту не слушали! Похоже, я играла на зурне среди могильников… - Ты что себе позволяешь, дерзкая дворняжка?.. – покрикивала меж тем на служанку Марха. – Что молчишь - язык проглотила? А это она… кому?.. Моей Чегарди?.. или… – а впрочем, нет уже разницы! Нечем стало дышать,