остный случай… как этот Мима-простофиля! - Смутные воспоминания о незадачливом пастушке теперь вызывали у сестры только гримаску. Конечно, вначале им придётся некоторое время таиться где-нибудь от гнева Олхудзура, но… Если тарамы сговорятся, то свадебный договор состоится. На жизненном счету Мархи пока ещё не числилось ни одного неисполненного желания! - Джамболат, давай наконец поговорим и о нашем будущем, - замурлыкала Марха, осторожно вдев в уши серьги и искренне сожалея о том, что под рукою нет зеркальца. – Я всё поняла!.. (Она потупила глаза и сделала выжидательную паузу.) Теперь у нас ведь всё пойдёт по-особенному, не правда ли?! Юный джигит испустил тяжёлый вздох. - Действительно, всё пойдёт по-другому, - признал он, – я как раз собирался сказать тебе об этом сегодня… С будущим теперь придётся повременить, дорогая. Отложим-ка наше будущее года на два, на три… Ей, должно быть, померещилось?! Неужели он серьёзно?! Сердце Мархи оборвалось, камни утёса словно выпрыгнули из-под ног, всё заплясало в глазах… Марха покачнулась и была на волоске от того, чтобы рухнуть вниз с обрыва, но крепкие руки Джамболата вовремя подхватили её. - Не унывай, моя райская пташка, - уговаривал он её, - в конце концов, долг всякого къоьнаха – быть доблестным и не ведать страха. Для мужчины нет выше жребия, чем пасть героем на поле брани! Марха отчаянным жестом сбросила наземь с головы платок и залилась горючими слезами. Жизнь её отныне была разрушена. - Видишь ли, дело в том, что я получил письмо, - успокаивал её Джамболат, осторожно приглаживая её растрепавшиеся волосы, – и оно вовсе не из тех, что оставляют без ответа. - Письмо? Но от кого же? – насторожилась Марха. Если, паче чаяния, письмо это написано рукой девушки, - о, несдобровать той, что осмелилась бы перейти дорогу дочери Олхудзура! - Марха готова была хоть на молотильной доске в мелкий порошок истереть и рассеять по ветру любую соперницу… - От самого Саладина, сердце души моей, - выпевал над её ухом мелодичный голос, - разве я позабыл сказать тебе, что он мой побратим? Ну, просто, значит, случая такого не было! - А кто такой Саладин? – Марха захлопала ресницами, подобными плавно загнутой кверху каёмке листа крапивы во второй половине лета. - Саладин – великий султан иерусалимский, гроза неверных! В Иерусалиме у него окружённый тройной каменной стеной замок из мрамора и хрусталя, где вдоль стен стоят покрытые узорами из самоцветов огромные ларцы, доверху наполненные золотом, серебром и драгоценными камнями, а по молокопроводу из древней Мекки течёт парное верблюжье молоко. На склоне горы, чуть ниже замка, раскинулись фруктовые сады. В садах тех - деревья, перенесённые из самого рая, и целые поля благоуханных роз. Меж ними гуляют вокруг пруда стаи ручных павлинов, купаются в золе на дорожках сада и поют, предвещая дождь, а невольники кормят их с рук винными ягодами... Так о чём бишь я? - Вот написал мне он недавно:«Отовсюду доходят до меня вести о твоих подвигах и отваге. Для меня большая честь иметь тебя братом! Приветствует тебя мой тейп, с упованием ожидает тебя весь Иерусалим. Нам тебя здесь недостаёт. Приезжай же ско рее в Палестину! На неверных вместе ополчимся, а потом, если пожелаешь, попируем с тобою, поохотимся…» - А кто такие неверные? – робко щебетнула Марха. - Неужели ты не знаешь, кто главные наши с Саладином враги? – Это керистанаш [14], радость моя, это дж1архой [15], они самые! Вот послушай, что он пишет: «Без тебя трудновато будет мне с ними справиться; но вместе два истинных героя обратят в бегство сотню врагов!» Там и много другого говорится, но… я умолкну, чтобы не хвалиться, - хвастовство ведь низкая черта, верно? Сама понимаешь - как же теперь я смогу отказать ему, не оправдать его надежд? Как же тогда огорчится мой друг Саладин!.. Изумлённая Марха слегка приоткрыла рот - у неё просто дух захватывало. Избранник предстал перед ней в столь лучезарном облике, что, глядя на него широко раскрытыми глазами, она почти воочию созерцала горящие под палестинским солнцем его латы и шлем с убором из павлиньих перьев, лебединый изгиб шеи коня, сбрую, увешанную оловянными колокольчиками, блистающий клинок, занесённый над головой вражеского воина... Ей уже наяву казалось, что она слышит гортанный боевой клич и свист огромного копья, пронзающего на лету сразу целую тучу неверных, прервав их жалкие вопли о пощаде… Поколебавшись с минуту, она всё же попросила показать ей письмо от Саладина. Ей так хотелось притронуться к пергаменту, - к реликвии! - хоть кончиком мизинца… Но Джамболат с сожалением признался, что письмо осталось в его родительском доме, хранится там в особой шкатулке (как и подобает письму от столь высокого лица!) Хотя он клянётся, что непременно покажет его Мархе, и сам прочтёт его полностью вслух, и даст ей подержать послание в руках, - но позже, когда, в сполохах воинской славы, приедет наконец за своей красавицей... - Ах, когда же случится это, о Джамболат?! - Когда две пятницы встретятся [16], цветок мой алый! Жди меня, никогда не забывай о моей любви, ведь там я каждый миг буду рисковать жизнью! Я или сложу там голову в борьбе с неверными, или вернусь к тебе – уже достойным коснуться твоей руки. На обратном пути Марха всё никак не могла расстаться со своим ненаглядным. Она зашла вместе с ним в конюшню - попрощаться в самый-самый последний раз. На глазах таяла, стремительно истончаясь в огненном жерле, протянутая над пропастью нить их переплетшихся судеб, соединяющая жизнь и смерть, - о, кто смог бы в такую запредельную минуту помнить о всех условностях этикета? – пересекшись, лучистые взоры вступили в беседу без слов, уста неотвратимо стремились к устам… На миг показалось Мархе - что-то скатилось с её плеча; будто бы раздался еле заметный всплеск воды у края конской поилки, - возможно, то гребень откололся от её причёски? или от ожерелья монетка оторвалась? – но времени проверить не было: уже послышался скрип двери, чьи-то шаги и кашель... Джамболат стрелой вынесся через слуховое окно на крышу, перелетел через стену – и поминай как звали! Вошедший, - а то был старый конюх Дуй, - укоризненно взглянув на Марху, завёл речь издалека, обиняками. Попробовал было он напомнить ей знакомые с детства прописные истины о девичьем благоразумии… Нет смысла объяснять, что эти советы даже не были дослушаны до конца! Строгим тоном, не терпящим возражений, указав конюху на его подчинённое положение, Марха отправила Дуя выполнять его непосредственные обязанности. Сестра была вне себя от сознания того, что её «поймали с поличным» и теперь вдобавок смеют упрекать в недостаточно хорошем поведении. Потому она поспешила вернуться на второй этаж башни, чтобы разбудить прислугу и как следует отыграться на ней. * * * - …Хотела бы я посмотреть, что все вы запоёте, когда герой вернётся за мною из Палестины, везя с собою фуандз [17] - несметные сокровища, захваченные у неверных, целую толпу порабощённых им невольников, с ними стаю ручных павлинов, сам на прекрасном белом коне… - А, кстати! – спохватившись, встрепенулась терпеливо слушавшая откровения младшенькой Седа, - не можешь ли теперь ты припомнить - когда из конюшни отца белый конь пропал? - Ну… вроде бы через пару дней после того, как мой любимый уехал помогать Саладину, - хотя нет… кажется, на следующий день… а, не знаю! - наморщив безоблачный лоб, честно сообщила озадаченная Марха, - но почему ты спрашиваешь?.. Что вам всем покою не даёт этот конь? Потрясённая Седа вскинула брови... - Какая досада, что именно теперь мой жених вынужден был покинуть нас и отправиться в Урсалим, - с воодушевлением продолжала Марха, - я уверена, уж при нём-то нипочём бы это не произошло, он бы такого не допустил! Он без труда в один миг без всякой помощи выследил бы всех этих воров и настиг бы их, как молния в чистом поле! Конечно, - когда вокруг не осталось настоящих джигитов... - О да, - Седа молча, без тени улыбки, пристально посмотрела на Марху. – А под мышкой у него солнце, а меж лопаток луна, а из пальцев текут вода, молоко, масло и мёд. А шашка его ковалась семь дней и семь ночей, при ударе она удлиняется, а когда отводят – укорачивается. И полчища собакоротых разбегаются с криком, едва завидев его издали! Та всё не могла остановиться: - Я понимаю, почему ты пытаешься свести разговор на пустяки! Тебе обидно, конечно, - любая девушка мечтала бы оказаться на моём месте, а у тебя уже всё позади!.. Мне даже иногда становится жаль вас, как только я представлю, какие муки должны вы испытывать от зависти к моему счастью! Что поделать, - как видишь, такова воля богов… Но во взгляде сестры почему-то вместо зависти читалось сожаление к ней! - А у вас важнее какого-то коня ничего в жизни нет… Скажи, при чём вообще тут конь? Представь только: ларцы, полные золота, серебра и драгоценных камней, изукрашенные самоцветами... - Оцу ц1арор!.. – только и проронила с горькой усмешкой Седа. Марха внезапно осеклась. - Не хочешь ли ты сказать, что и…?! – но волны прозрения уже находили на Марху неумолимой тяжкой глыбой... Седа кивнула. - О... Седа, нет!!! – жалобно простонала Марха, умоляюще складывая руки. - Я не могу поверить! Седа же лишь покачала головой…»