[16] убар (чеч.) – злой дух, вошедший в какое-либо животное; вампир, нападающий ночью и пьющий кровь у человека
[17] них (кист.) – брага
[18] калб / мн. ч. калбаниш (кист.) – обувь, для изготовления которой брали кусок воловьей кожи, а в ней по краям делались отверстия для продёргивания ремня или шнура. ремни затягивались под или над щиколотками
[19] Вей-тал! (кист.) – "Подожди-ка!"
[20] Древний горский адат, согласно которому, если человек украл коня, упал с него и убился, то кровь его вменяется хозяину коня.
[21] Дер йис и дж1али ги! (чеч.) - "Чтоб оказался ты на горбу собаки!"
[22] Ц1е хала хьан! (чеч.) – "Чтоб огонь твой погас!"
[23] Ворх ватта хьан! (чеч.) - "Чтоб семь поколений твоих порвалось!"
[24] Син п1илдаг хал долийла хьан! (чеч.) – "Чтоб из тебя последняя капля души вышла!"
[25] См. Далла хууш дерг - нахана ца хиъча ца долу (вайн. пословица) – «Что знает Бог – узнает народ».
Глава 11. Ночные тропы и найденные сокровища
«Земля всё глубже погружалась в ночь. Он, устроившийся на ночлег в развалинах старого куах [1] высоко в горах, задумчиво созерцал волшебный пейзаж. Мало-помалу темнело свежее апрельское небо, распростёртое над его головой. Внизу же, по долине, - под льющееся отовсюду слаженное потрескивание цикад, - угольками очага, томящимися в тёплом пепле, то рождались, то гасли, то снова воскресали огни соседних селений. Ночь распускалась повсюду, как надмирный рододендрон, на глазах многократно меняя оттенки и форму лепестков, перерождаясь и становясь изумительно красивой, а из алого горячего марева её сердца стайками выпархивали посланные людям сны, видения, тени и ц1олаш [2]… Словно самоцветы, врассыпную пущенные из горсти, разлетелись по бархату горных склонов целые колонии светлячков, манящие мягким зеленоватым свечением. Над ними, в омытых прохладой небесах, взмахивали, плавно колеблясь, незримые крылья, и глубокими затихающими вздохами дышали звёздные мехи. Пхагалу казалось в такие минуты, будто границы между небом и землёй исчезали понемногу, и так в распахнувшиеся створки его души, постепенно наполняя всю её до краёв благоуханной дымкой, проникал бескрайний ночной мир… Уж минул год, как в такую же точно ночь ушёл он из дому. - Пхагал толком и не понимал, что же влекло его вдаль от привычной жизни, от знакомых мест. Скучен ли показался подростку ежедневный упорный труд в отцовской кузнице; угнетал ли его вечный жар раскалённой печи; пугала ли боль бесчисленных крошечных ожогов от мелких искр, поминутно вылетающих из горна; давила ли тяжесть молота в неокрепших ещё руках?.. - безотчётно томясь неведомым, уходил он, погружаясь в стелющийся над вершинами молочно-белёсый туман, откликался на зов безымянных сил, и там, в нарастающем мятеже души, пытался различить тревожные свои пути. Был ли то призыв богов, поиск смысла жизни, или мечты о любви, или тоска по брату, – кто мог бы ответить за него? – но он и сам, похоже, не ведал того, не осознавал до конца... * * * Их было трое братьев, и старший из них, удалой, бесстрашный Цхогал, отправившись, как обычно, со своими шичой [3] Налом и Кейгом в опасные места, не вернулся однажды - погиб, видно, в горах. Накануне подметили соседи зловещий синий огонёк, гнездившийся над его дымоходом; предупредили парня о дурном предзнаменовании: так и так, мол, не ходи сегодня на охоту, тебе же добра желаем, - но решил он, как всегда, доказать всем и каждому, что нет для него преград… вот и приключилось непоправимое. Не спас молодца галочий язык [4], не подействовали молитвы к Хьун-нан [5] и одноглазому Ялату [6], не помогло и обережное ожерелье из медвежьих когтей (оно лишь одно и осталось последней памятью об охотнике на камне у обрыва в Эрджа-Цунгал [7]), - да и уж не сам ли медведь, в жуткой борьбе не на жизнь, а на смерть, сбросил там несчастного со скал в реку?! Виделось многим в тот день, будто реяло вдали над деревьями странное тёмное облако, чьи очертания напоминали волосатое [8], – возможно, то как раз дух медведя и был, витающий над лесом… Тягостное, нездешнее ощущение находит всегда на путника в Эрджа-Цунгал. Не селится здесь человек, не пробегает зверь, не пролетает птица. Чуть плеснёт зеленоватый холод волн под чёрной горой да проскрипит под подошвой хуьлчеш [9] серая, привядшая травка синз [10], - вот и всё, что услышишь ты за целый день в этом месте, больше ни звука, лишь откликнется многократно на твой крик насмешливое илбизмуох [11]. Резки причудливые очертания сланцевых глыб, страшна их мертвенная, бездыханная тишина. Молчаливые громады надвигаются на тебя со всех сторон, словно сговорившись стиснуть пришельца и расплющить за то, что вторгся тот самовольно в божественные владенья, преступил нерушимый запрет – и неумолим будет закон возмездия… Тела так и не нашли; напрасно ведун неумолчно выдувал из ц1уза [12] призывные мелодии над водами Чанти-Орг; тщетно пускали всем селом по реке свежевыпеченную лепёшку [13] - словом, сгинул Цхогал. Поговаривали, между прочим, перешёптываясь и обиняками, что был наказан Цхогал самим Хозяином Животных, – за что же? За то, что доводилось ему убивать зверей на охоте без нужды – не ради пропитания, а ради развлечения, из охотничьего тщеславия. Вот и покарал его Божий Ялат [14]. «О, если бы ты не умер, а убит был, чтобы мы могли отомстить за тебя!..» - причитали, скорбя, родственницы покойного в доме на седьмой день после его пропажи. Но мог ли Цхогал и в самом деле так просто умереть, как умирают прочие люди? – Пхагал в это верить никак не хотел. Он сам столько раз незамеченным увязывался за братом и немногим хуже его самого знает все любимые его тропинки; сейчас прямо вот отправится по следам в горы и непременно найдёт Цхогала, приведёт домой живым и невредимым, всем на удивление, разыщет во что бы то ни стало… Светится кромка льда, прозрачная, словно замёрзшая слеза, пронизанная золотыми жилками солнечного света; крупными живыми жемчужинами пульсируют под ней пузыри воздуха; пробиваются сквозь ломкий снег дерзкие стебельки грациозных эдельвейсов... только Цхогала не встретить уже больше нигде на земле среди живых. Не ходи по узким крутым тропкам, если не чтишь их хранителей, - здешними местами правят покровитель пещер Хагар-ерда, посягнувший некогда на красоту светлоликой Тушоли, и Мехк-нан, богиня гор. Осенью протягивает она незримую верёвку по низу Башлам-корт - кто перейдёт её, неминуемо замёрзнет... Пхагал поначалу горячо молился ей, рассчитывая заручиться помощью Мехк-нан, ибо ей лишь одной известно, где на горе среди камней сокрыты клады. Но не снизошла та, не ответила... - Покинув дом ради поисков брата, обратно Пхагал уже не стал возвращаться. Сорванное яблоко к яблоне обратно не пристанет [15]. Поскольку затея с кладоискательством успехом почему-то не увенчалась, - Пхагал, слегка разочаровавшись, надумал податься в проводники и некоторое время пробавлялся небольшой платой от погонщиков заморских караванов, пробиравшихся через горы с товаром. Тонкие ткани и мягкие ковры, оливковое масло, вина, пряности, снадобья, яды, стеклянные египетские и сирийские бусы, драгоценности, оружие, - какие только диковинки не водились в их бурдюках и хурджинах [16]!.. И в пути, и на привалах наслушался он от торговцев такого множества сказаний о далёких землях на Востоке, паччахах [17] и пери, битвах и джиннах, что теперь впору самому было легенды слагать. Рассказывали они и о семи раях, первый из которых назывался Фердовс-аль-Джаннати. Этот рай сделан был из красного золота, и омывали его два источника. В одном текла холодная ключевая вода, во втором — молоко... Но из всех восточных преданий больше всего западали в душу Пхагала истории об отважных и благородных разбойниках, и неудивительно, что вскоре захотел он сделаться одним из них. А почему бы и нет?! Не страшили его волчьи ночи [18], когда лишь духи да знахари выходят на промысел; он находил даже особый вкус к темноте и опасности. Он будет не хуже брата... Тот мог бы им гордиться! Через год после гибели Цхогала он сам пришёл к ним знакомиться в Воровские пещеры [19], где находилось мазант1и [20]. Это стало его своеобразной тризной по брату.