[5] Хьун-нан (кист.) / Хьуьн-нана (чеч.) – «Мать леса», женское божество, покровительница леса.
[6] Ялат (кист.) / Елта (чеч.) - сын верховного бога Делы, брат Тушоли и Эл-да, ослеплённый на один глаз за непослушание отцу. В вайнахской мифологии - бог охоты и урожая, защитник диких животных и «лесных людей» - хьунсагов.
[7] Эрджа-Цунгал (кист. 1ерджа-Ц1унгал) – «Чёрный выступ»
[8] волосатое – эвфемистическое, табуизированное выражение чеченских охотников для обозначения медведя
[9] хуьлчеш (кист.) – поршни, лапти, особого рода сандалии для горных походов с подошвой из плетёного сыромятного ремня, чтобы не скользила нога; кроме того, с этой же целью часто к обуви привязывали треугольные железные подковы
[10] синз (чеч.) – трава, из которой обычно горцы делали веники
[11] илбизмуох (кист.) – эхо (досл. – «бесовский ветер»)
[12] Ц1уз (чеч.) – род зурны или флейты, духовой инструмент с надрезным язычком, изготовляемый из гусиного пера или полого стебля растения и отличающийся «скрипучим» звуком. Считалось, что затерявшееся тело утопленника можно найти при помощи цуза. Для этого, непрерывно играя на нём, надо было просто пройти или проплыть на лодке по вероятным местам нахождения утопленника. Было принято верить, что на том месте, где находится труп, цуз обязательно смолкнет.
[13] Существовал альтернативный вариант поиска утопленника: в воду бросали свежевыпеченную лепёшку. Считалось, что на месте нахождения трупа должна лепёшка обязательно остановиться, утонуть или закрутиться.
[14] Дели-Ялат (кист.) Ялат нёс возмездие тем, кто позволял себе убивать слишком много животных. Каждый охотник должен был ограничить себя тысячей зверей; если он переступал эту черту, Ялат являлся к нему с предупреждением.
[15] Схьабаьккхина 1аж юха 1ожа т1е летар бац (чеч. пословица) - «Сорванное яблоко обратно к яблоне не пристанет» [16] Хурджин, или хурджун (перс. خورجین) - традиционная восточная сумка, сотканная ковровой техникой из разноцветных шерстяных волокон и украшенная бубенчиками. Состоит из двух отделений (мешков). Хурджины могут иметь разные размеры. В основном предназначены для переноски сельскохозяйственных продуктов или домашней утвари.
[17] паччах (чеч.) – падишах, государь, правитель [18] В чеченском фольклоре выражение «волчьи ночи» означает «страшные, тёмные, опасные ночи».
[19] Къуйн Хьиехиш (кист.) – «Воровские пещеры»
[20] мазант1и (чеч.) - место явки воров, доносчиков, разведчиков (т. н. «штаб»)
[21] Пиедзагаш (кист.) – ноговицы, вид обуви, облегающей ноги и закрывающей только голени, без ступни. Изготавливались из разных материалов: сукна, толстой шерсти, фетра и т. д. Иногда соединялись в одно целое с сапогами, могли иметь форму чулок, гамаш и т. п.
[22] Прозвище К1унзал на кистинском диалекте означает «плешь», плешивый»; имя Сутарби переводится как «Жадина».
[23] Ч1ерана нека ца 1амадо (чеч. пословица) – «Рыбу плавать не учат».
[24] пхаьринг (чеч.) – в вайнахской мифологии волшебная рыбка, находящаяся в подчинении у морского вампала
[25] Астах (кист.) – Хромой
[26] Эл-да (чеч. 1ел-да) – в языческой религии вайнахов бог подземного мира мёртвых Эл (чеч.1ел). Сын демиурга Дела, брат Елты и Тушоли. Его описывают сидящим в башне, воздвигнутой из костей. Если предсмертная агония длилась долго, Эл-да приносили жертву с просьбой поскорее забрать умирающего. Человек умирал тогда, когда Эл-да желал забрать его к себе.
[27] Лаьжиг (кист.) – «мешок, бурдюк из козьей шкуры»; в перен. значении – «обжора»
[28] На коленях безоарового козла есть мозолевидные образования. Это следствие опоры на суставы во время передвижения по скалистым утёсам. Балансируя там, животным часто приходится припадать на колени.
[29] са вош (кист.) – уважительное обращение «дядя» или «брат»
[30] Мелер-ерда – бог, покровитель плодородия и напитков, изготавливаемых из хлеба
[31] «Вел вал со!» (чеч.) – «Чтоб мне помереть!»
[32] малар (кист.) – вино
[33] куомал (кист.) – брага
[34] ч1аг1 (кист.) - чача, спиртной напиток, напоминающий обычный самогон, который вайнахи гнали из диких груш, яблок, винограда, чёрного паслёна, ржи, ячменя, пшеницы и кукурузы
[35] Согласно преданию, Села-Сата, с помощью Боткий Ширтки, принесла рецепт изготовления пива из Эла.
[36] шуьри ч1абилгиш (кист.) – вид оладий, жареные лепёшки в виде ромбиков
Глава 12. Превратности разбойничьей жизни. Меж конём и барсом
«Село Цайн-Пхьеда было похоже на первый рай из восточных сказок, - тот, что из красного золота, Фердовс-аль-Джаннати. Один край села Цайн-Пхьеда омывали холодные воды Чанти-Орг, другой - ледниковая речка Меши-хи, «Молочная река»... Рыбка-пхаринг стремилась к этим водам душой и телом. Потому что там, в конюшне аульского князя, находились самые красивые на свете кони! Пхагал дал разбойникам слово. От себя – и, может быть, немного от имени Цхогала… И теперь-то он добьётся своего! Просчитав все, даже мельчайшие детали задуманного приключения, - в третью часть ночи, когда особенно крепок человеческий сон, чувствуя себя ловким, изящным и удачливым, сам удивляясь чудесной лёгкости, поющей во всём теле, он широким парящим прыжком преодолел высокий каменный забор, - совсем как тот безоаровый козёл, мясо которого накануне они поглощали с разбойниками! Но стрела была уготовлена и для него. - Полный колчан длинных, ядовитых, отточенных, оперённых стрел-ресниц княжеской дочки, которая застала его врасплох и вдобавок заявила, что хочет позвать стражу!!! Вот уж непрошеная свидетельница! Принесла же её нелёгкая именно этой ночью в сад! Почему, вы скажите на милость, этой капризной, избалованной девице не спится по ночам, - и как раз тогда, когда джигиту понадобилось выйти на дело, а это, между прочим - дело чести?!. Молодой человек наскоро погасил в своём воображении потешный образ Сутарби с большущей костью в руке, чтобы не засмеяться в голос и не выдать свои истинные намерения, - коротко выдохнул и настроился на нужный тон, используя всё своё природное обаяние, а уж этого ему было не занимать… Дальше всё стремительно пошло само собой, будто вне его совершалось, а он лишь смотрел со стороны. Он импровизировал на ходу, разливался сладкогласным соловьём. Караван фраз сам выплывал из его рта, словно стая сияющих рыбок из грота. Руки так и летали в плавных жестах. Душа его в исступлении гарцевала на кругу, выписывая небывалые фигуры, и солярные знаки, и узоры благородной тамги, и все волны морские, а ритм сам звучал мысленно в его ушах, будто хлопали ему все трое разбойников – а с ними вместе и где-то стоявший неподалёку невидимый Цхогал!.. Он поймал это лёгкое пламя, острыми языками цеплявшее тонкие медные нити вен, наполнявшее кровь золотым теплом блаженства, - оно словно бы само вело его к тому, что предназначено, чему суждено быть... Он был тогда точно палхь [1], в праздник пляшущий на канате перед созерцающей его искусство толпой. Не поверил бы сам, до чего забавно всё устроилось: дочь паччаха, собственной персоной… точь-в-точь как в сказках, что рассказывали на привалах у костров погонщики караванов. Он и сам теперь стал, как они – и странником, и сказителем впридачу. Успевай только нанизывать слово за словом, словно ракушки на нитку для браслета; а она-то, что ни скажи, всему верит!.. И так смотрит, смотрит на него с надеждой и ожиданием, глазами прикормленного между делом с рук ослёнка, - вот мелюзга-то, даже жалко её немного… Будь со временем у него чуть посвободнее, он, пожалуй, уделил бы ей больше внимания, - но лёгкое, внутри летающее пламя ведёт за собой, зовёт оно, не ждёт; ковать надо железо, пока горячо! – Ему случалось раньше делать под руководством отца подковы для коней… А кони здесь – о, уж это кони!.. Замечательная, кстати, осенила его идея насчёт совместных прогулок верхом. Девушки? – неплохо, что они водятся на свете; встречаются средь них порой и очень милые… А она была действительно хороша, что тут говорить, - отметил он взглядом художника - и загодя начал планировать прощание и отъезд. Эх, зря не выпало ей родиться в семействе попроще, а он бы уж находил повод к ней заглядывать, – но сейчас голос дороги звучал в нём сильней. В ближайшие планы Пхагала ну никак не входило продолжительное знакомство с княжескими дочерьми! В придорожных «гостевых домиках» всегда можно было найти даровые ночлег и пищу, заодно и захватить с собою на дорожку долю припасов, оставленных предыдущим путником для следующего. Пхагал не гнушался иногда поживиться и приношениями, что жертвовали в святилища почитатели богов. Украшения он перепродавал восточным торговцам, убедительно клянясь, что это его фамильные драгоценности, а те охотно скупали их у него. Как ему казалось, он ничем и не рисковал – люди наивны, верят, - верят, как ему Марха! - без тени сомнения, что это сами боги пользуются их сокровищами. И какая в самом деле разница, кому достанутся они? – там, на горных вершинах, касающихся небес, у каждого бога и так всего много, а молодому разбойнику на земле всяко больше бы пригодилось… Но в последние дни Пхагалу определённо не везло. И рушил его планы, как ни странно, не человек… Едва успев вынуть руку из ниши цайн-пхьединского селинга, Пхагал застыл, в