ого золота, Фердовс-аль-Джаннати. Один край села Цайн-Пхьеда омывали холодные воды Чанти-Орг, другой - ледниковая речка Меши-хи, «Молочная река»... Рыбка-пхаринг стремилась к этим водам душой и телом. Потому что там, в конюшне аульского князя, находились самые красивые на свете кони! Пхагал дал разбойникам слово. От себя – и, может быть, немного от имени Цхогала… И теперь-то он добьётся своего! Просчитав все, даже мельчайшие детали задуманного приключения, - в третью часть ночи, когда особенно крепок человеческий сон, чувствуя себя ловким, изящным и удачливым, сам удивляясь чудесной лёгкости, поющей во всём теле, он широким парящим прыжком преодолел высокий каменный забор, - совсем как тот безоаровый козёл, мясо которого накануне они поглощали с разбойниками! Но стрела была уготовлена и для него. - Полный колчан длинных, ядовитых, отточенных, оперённых стрел-ресниц княжеской дочки, которая застала его врасплох и вдобавок заявила, что хочет позвать стражу!!! Вот уж непрошеная свидетельница! Принесла же её нелёгкая именно этой ночью в сад! Почему, вы скажите на милость, этой капризной, избалованной девице не спится по ночам, - и как раз тогда, когда джигиту понадобилось выйти на дело, а это, между прочим - дело чести?!. Молодой человек наскоро погасил в своём воображении потешный образ Сутарби с большущей костью в руке, чтобы не засмеяться в голос и не выдать свои истинные намерения, - коротко выдохнул и настроился на нужный тон, используя всё своё природное обаяние, а уж этого ему было не занимать… Дальше всё стремительно пошло само собой, будто вне его совершалось, а он лишь смотрел со стороны. Он импровизировал на ходу, разливался сладкогласным соловьём. Караван фраз сам выплывал из его рта, словно стая сияющих рыбок из грота. Руки так и летали в плавных жестах. Душа его в исступлении гарцевала на кругу, выписывая небывалые фигуры, и солярные знаки, и узоры благородной тамги, и все волны морские, а ритм сам звучал мысленно в его ушах, будто хлопали ему все трое разбойников – а с ними вместе и где-то стоявший неподалёку невидимый Цхогал!.. Он поймал это лёгкое пламя, острыми языками цеплявшее тонкие медные нити вен, наполнявшее кровь золотым теплом блаженства, - оно словно бы само вело его к тому, что предназначено, чему суждено быть... Он был тогда точно палхь [1], в праздник пляшущий на канате перед созерцающей его искусство толпой. Не поверил бы сам, до чего забавно всё устроилось: дочь паччаха, собственной персоной… точь-в-точь как в сказках, что рассказывали на привалах у костров погонщики караванов. Он и сам теперь стал, как они – и странником, и сказителем впридачу. Успевай только нанизывать слово за словом, словно ракушки на нитку для браслета; а она-то, что ни скажи, всему верит!.. И так смотрит, смотрит на него с надеждой и ожиданием, глазами прикормленного между делом с рук ослёнка, - вот мелюзга-то, даже жалко её немного… Будь со временем у него чуть посвободнее, он, пожалуй, уделил бы ей больше внимания, - но лёгкое, внутри летающее пламя ведёт за собой, зовёт оно, не ждёт; ковать надо железо, пока горячо! – Ему случалось раньше делать под руководством отца подковы для коней… А кони здесь – о, уж это кони!.. Замечательная, кстати, осенила его идея насчёт совместных прогулок верхом. Девушки? – неплохо, что они водятся на свете; встречаются средь них порой и очень милые… А она была действительно хороша, что тут говорить, - отметил он взглядом художника - и загодя начал планировать прощание и отъезд. Эх, зря не выпало ей родиться в семействе попроще, а он бы уж находил повод к ней заглядывать, – но сейчас голос дороги звучал в нём сильней. В ближайшие планы Пхагала ну никак не входило продолжительное знакомство с княжескими дочерьми! В придорожных «гостевых домиках» всегда можно было найти даровые ночлег и пищу, заодно и захватить с собою на дорожку долю припасов, оставленных предыдущим путником для следующего. Пхагал не гнушался иногда поживиться и приношениями, что жертвовали в святилища почитатели богов. Украшения он перепродавал восточным торговцам, убедительно клянясь, что это его фамильные драгоценности, а те охотно скупали их у него. Как ему казалось, он ничем и не рисковал – люди наивны, верят, - верят, как ему Марха! - без тени сомнения, что это сами боги пользуются их сокровищами. И какая в самом деле разница, кому достанутся они? – там, на горных вершинах, касающихся небес, у каждого бога и так всего много, а молодому разбойнику на земле всяко больше бы пригодилось… Но в последние дни Пхагалу определённо не везло. И рушил его планы, как ни странно, не человек… Едва успев вынуть руку из ниши цайн-пхьединского селинга, Пхагал застыл, внутренним чутьём уловив чей-то пристальный, немигающий взгляд в спину. Он замедленно обернулся, не хрустнув ни косточкой… - кто выследил его?! Мощное тело снежного барса царственно возлежало на ветвях груши, длинный хвост свешивался вниз, и хризолитовые шары кошачьих глаз спокойно отмечали движения юноши, стоявшего в нескольких шагах от него. Вот так встреча - священный зверь, по совместительству - крупный и опасный хищник! Барс внезапно замер, ощетинился, прижал уши... Пхагала пробрала дрожь. Барс приподнял верхнюю губу и начал шипеть… Он инстинктивно отступил назад, зацепился правым плечом за ветку и, торопливо высвобождаясь, вырвал целый лоскут из рукава чекменя. Барс зашевелился и приготовился к прыжку... Крапчатый хвост нервно извивался. Пхагал ринулся в отступление... нет, он же ещё не все дела свои завершил на этом свете! Сегодня ночью у него ещё намечена последняя, решающая встреча с Мархой. На этот раз он приготовил для её ушей сногсшибательный рассказ о дворце Саладина в Иерусалиме и о судьбоносных его сражениях с неверными, а уж говорить будет так, как будто сам только вчера оттуда уехал. Она, разумеется, опять всему поверит; поплачет как следует, подождёт немного, отвлечётся потом - и постепенно утешится. Пострадает чуток - да и забудет, от неё не убудет... Так лучше всего. Всё нет и нет Джамболата, и не будет уже никогда, - но ведь случается же, что гибнут в бою даже прославленные воины?.. Поганый барс… - Марха всё-таки углядела разорванный рукав! Пхагал не стал ничего объяснять, но востроглазая заметила и серьги!.. Пришлось, так сказать, пережертвовать их - ради полного успеха авантюры. Серьги-то – дело наживное, это мелочь; теперь безделушкой больше, безделушкой меньше; но вот кони!.. Упустить подобную возможность, стоя в двух шагах от неё, Пхагалу определённо было не с руки. Лучше уж вложиться как следует - на кону дело всей дальнейшей жизни!.. Потому и ставка может быть велика. В конце концов, будем считать, что это его благодарность! В задней части двора Эрдзие-Бен, в небольшом холме, носившем среди слуг замка название Иепильган-шу [2], был устроен погреб. От него, замаскированный висящим на сырой земляной стене ветхим, выцветшим истингом, тянулся выкопанный в земле к1аг [3] - подземная галерея, имевшая выход далеко за крепостной стеной, через небольшое углубление в скале. Некогда отец Олхудзура, эл Эрдзу, основавший замок, соорудил этот холм с подкопом, опасаясь за безопасность своих доьдзал [4] и т1аьхьиэ [5] в случае вражеских нападений и осады. Предприимчивая Марха показала Пхагалу не только вход в конюшню, но и этот запасной выход… И вот, Джамболат-г1ебарто [6] уехал в Палестину, - счастливого ему и долгого пути! - а он, Пхагал, на следующую же ночь тайно вернулся и совершил всё, что задумал. Надо же! - неплохая помощница могла бы из неё выйти, между прочим!.. (Да ну, какая из неё, в самом деле, подружка разбойника?! – смех один… Всё равно же её когда-нибудь Олхудзур замуж выдаст! Зато в её жизни была целая неделя, полная романтики и переживаний на высшем накале, и то благодаря ему!) У Пхагала на миг промелькнула отчётливая мысль о том, что если бы кто его сестре мозги так пудрил, - он бы с немалым удовольствием тому индюку голову с плеч напрочь бы открутил… но не будешь же самому себе её откручивать? И вообще, - это ведь само собой всё так случилось, кхуллам такой и у Мархи, и у коня; предназначены они ему, видать, судьбой; а он сам тут совершенно ни при чём! С богами разве поспоришь?! Он был первой любовью Мархи, что немного ему льстило; его же истинной любовью стал необыкновенный конь. Нет, не так, но: КОНЬ, и ах, какой конь!.. – Этот конь, словно с облаков сошедший внезапно в конце недели, явился венцом творения в глазах Пхагала, воплощением совершенства. Прежде ему где-то пару раз в жизни доводилось проникать пешком в Пхейн-мохк через Панкисское ущелье. Затем на похищенных конях он пробирался обратно по ущелью Ардоти, через Массарех-лам [7] в верховья Чанти-Орг… Все тамошние лошади, что ни говори, хоть и считались очень выносливыми, были отменно некрасивы, ну, а этот… Вот таким должен быть у настоящего разбойника первый угнанный конь, чтобы потом было что вспомнить - белый, как жемчуг, чуткий, как сон, быстрый, как мысль. Да что там! - он с готовностью преклонил бы колени перед новым конским божеством и возвёл бы ему не хлев, а личное святилище… Конь тревожился, прядал ушами, настороженно поворачивал голову, фыркал, подозрительно отставляя заднюю ногу, точно прилаживаясь оказать сопротивление… Понятное дело – не принимаешь чужую руку, бедняга; так и должен вести себя хороший конь. Ничего, мы с тобой ещё приручимся взаимно, дай только срок!.. И так