Торола застыл. Затаив дыхание, он долго смотрел на девушку, не смея потревожить чуткий сон. Он не верил своим глазам и стоял у порога, не решаясь приблизиться и не в силах отвести от неё взгляд… Вот так чудо!.. - Душа Торолы встрепенулась при виде девы, - та была такой небесной красоты, что излучала сияние изнутри. В ней навечно слились вместе свет и тьма, как если бы она была связующим звеном между миром людей и духами леса. Она казалась такой хрупкой и невинной, - милее любого сна, и он не мог оторвать от неё глаз... Очарованный, склонился он над нею, словно всё его существо преобразилось под влиянием её присутствия. Переливаясь в лунных лучах, волнами струились вокруг лица её длинные волосы цвета созревшей пшеницы. Лицо же было светло, как утренняя звезда; сияние это озаряло темноту. И жилка билась под кожей на тонкой шее, как у дикой лани... рядом, словно оленёнок, прильнув к ней, свернулась калачиком темнокосая девочка… неужели – её дочь?! – да нет, не может быть, - конечно же, младшая сестрёнка! Торола ощутил внутренний огонь, который не мог погасить даже холод ночи, и сердце заметалось в груди тревожно, предчувствуя великую перемену. Это было необычно и захватывающе. Торолу бросало то в жар, то в мороз. Сердце билось громко, будто хотело разлететься на куски. Он знал, что не должен больше здесь находиться, но что-то будто не давало ему уйти. Сложив руки на груди, он продолжал смотреть на златоволосую девушку, всё больше и больше погружаясь в бездонный омут. Он хотел остаться здесь навсегда, раствориться вместе с ней... Красота хранительницы трав ошеломила Торолу, – это было нечто непередаваемое, словно созерцание самого Бога... Казалось, что она не только оживляла тёмный лес, но и была живой душой этого леса, наполнявшей его нежным светом надежды. И вот теперь стоит он здесь в оцепенении, словно растревоженный заклятием мрачный лесной дух, над светлым её изголовьем… У самого очага, - видимо, сброшенная на пол в спешке и забытая, - лежала треугольная девичья косынка, два края которой, затронутые огнём, уже успели обуглиться... Смущённый внезапной близостью мечты и реальности, Торола затушил тлеющую ткань и, не решаясь разбудить спящих, удалился. Он чувствовал, что душа и голова его переполнены. Звёзды мерцали в небе над его головой, словно воодушевляя его продолжать свой путь в огромном и загадочном мире… На выходе из къулли край его одежды зацепился за колючий куст... Поспешно освобождаясь от цепких когтей держидерева, пховец не заметил, как потерял фибулу в форме жаворонка - дар своего погибшего друга, Миндии. Серебряная птичка осталась висеть на покрытой ночной росой ветке - будто некий свидетель, охраняющий лесной домик, его неожиданных гостей и тайну той ночи. Словно орёл, гнездящийся на неприступном обрыве, цепко ухватившись когтями за скалистый край, Эрдзие-Бе владычествовал над теми, кто не осмеливался взойти к его башням. Серебристый свет луны, пробиваясь сквозь плотную ткань облаков, освещал густые лесные чащи, ведущие к крепостным стенам, и извилистую каменистую тропу, по которой решительно взбирался молодой воин из Шатили. Под сумеречным небом, увенчанным звёздами, похожими на мерцающие горные хрустали, Торола снова поднимался вверх к замку своего друга... * * * Луна, в своём полном великолепии отражавшаяся в заповедном озере, чуть заметно колебалась над ним; сквозь неё просачивалась хрустальная чистота ночи. Мир напряжённо замер в ожидании тайны, которую горная страна раз в столетие раскрывала в честь древних богов и неведомых сил. Оленье озеро, затаившееся в объятиях каменистых гор-башен, было священным местом, куда нога человека не ступала без искреннего благоговения и трепета.