Падение нераскрывшегося парашюта огорчало: "ну, вот, ещё один разбился…" — речь о живых людях, разумеется, не велась…
Запусков производилось столько, что начинали болеть руки, предплечье и вообще всё, что у нас расположено справа…
Глава 60.
Прогулка в последнее убежище.
Общественная мысль не стояла на месте и продолжала напрягаться в ответственном деле спасения животов. Где ещё прятаться от ужасных и отвратительных бомбардировок!? Кои вчерашних нормальных людей сегодня сделали неврастениками? превратили в истеричек?
Пора рассказать о наших, местных рукотворных пещерах, что в основной части и до сего дня находятся под монастырём. Нет, нет, их не устраивали монахини для уединения и молитв, нет, всё обстояло гораздо проще: Среднерусская возвышенность, как известно из школьного курса по географии — толстая платформа из кальция. Иные части суши состоят из мрамора, гранита, есть места из полудрагоценных камней, а Среднерусская платформа — известковая.
Тот же школьный курс говорит, что многие миллионы лет назад нынешняя возвышенность была дном моря, и что на это дно из морской воды в весьма больших количествах отлагался кальций. Почему не красные кораллы отлагались в древнем море, а извёстняк — этого я не знаю. Если бы море было тёплым, то сейчас мы жили бы на сплошных красных кораллах. Но не Судьба: Природа обошла нас красотами.
Отложившийся за миллионы лет кальций образовал камень, слоистый камень-известняк. Когда Русской возвышенности надоело быть дном моря — она вздыбилась над водой и стала большим и толстым куском суши. Когда такое случилось, то всем стало ясно, что из камня можно кое-что строить. Нет, не города, это не армянский туф, но и плиточный известняк кое на что сгодится.
Большинство домов нашего города с названием "частный сектор", старой постройки, возводились так: из местных известковых плит на земле выкладывались тумбы не выше половины аршина. На тумбы ставился деревянный сруб — и, считай, дом готов. Отделка дома — не в счёт. Это детали.
Так строились мещане средней руки. Состоятельные граждане города выкладывали цоколь из доброго красного кирпича на извёстке, и только потом на него ставили домик в один этаж. Из дерева. Сам цоколь был чем-то вроде полуподвала, с окнами на уровне мостовой. Цоколь — для прислуги и кухни.
Известняк ломали в глубине самого высокого холма за чертой города, под монастырём, а также камнеломы уходил в стороны. Выбирая плиточный известняк, жители, того не сознавая, "разрушали устои христианства на Руси"
Разработка известняка велась до закладки монастыря, но когда перестали вывозить плитняк — никто сказать не мог. О пустотах в холме забыли, но когда налёты Luftwaffe стали особенно нестерпимыми, старые люди вспомнили о них. Это были довольно-таки просторные помещения: телеги с камнем вывозили из выработок лошадками.
Дополнения к "декорациям": Среднерусская возвышенность, если верить геологам — громадная и толстая платформа. Настолько толстая и непоколебимая, что проживающим на ней гражданам ничего из списка "стихийные бедствия" не грозит на многие сотни лет вперёд! Землетрясения, наводнения, цунами и всякие иные потопы ей не грозят. И торнадо нас не касаются, экзотика они для нас. Средне-Русская возвышенность — это холмы, поля и овраги. Полей — больше. Это о ней сказано поэтом:
"…и в голубых опять волнах
с холма на холм взлетаю я!"
— однако, быстро человек перемещался!
Из всех холмов Среднерусской платформы волнует только тот, на котором расположен монастырь. И прорытая в монастырском холме колея железной дороги, что находится в метрах в двухстах от монастыря. Дорога соединяет наш город с соседним городом в сторону запада.
На закат солнца от монастыря, внизу холма, с юга на север протекает река, через реку — железнодорожный мост старинной постройки на высоких опорах-"быках". Вход в каменоломни недалеко от моста, у основания холма и совсем близко от реки…
Был бы поэтом — непременно написал бы оду мосту!
В произведении непременно отметил и то, как наступающие враги пытались с "винтокрылых машин" бомбами разрушить мост, превратить его в кучу металлического лома, но не смогли!
И точно в такую же груду металла, но позже, мост старой постройки желали обратить и лётчики родной авиации, но и у них с этой затеей ничего не получилось.
— Мистика!
— Никакой мистики! У врагов авиаторы были похуже, а своим авиаторам было жаль уничтожать "чудо старинного мостостроения". Мост всё же наш! Вот почему ни одна бомба не встретилась с этим чудом до переворотного мостостроения.
— А монастырь не из той "серии"? В монастырь угодила одна бомба отечественного производства. В загаженный "самым христолюбивым" народом в мире" монастырь — одна бомба!? Не чудо ли? — бомба была подарена монастырским обитателям по формуле: "от своего и кулак сладок". Думаю, что монастырь не был разнесён в пух и прах по трём причинам, две из которых полностью мистические:
а) во время налётов чья-то, до предела испуганная детская душа, или с десяток душ, не меньше, покидали тела и возносилась в небо, входили в кабины пилотов немецких, или советских, (нужное — подчеркнуть) "аппаратов тяжелее воздуха" и на телепатическом уровне, или на уровне душ, говорили им:
— Что же вы, сыны сук, делаете!? На кого бросаете бочки с тротилом?! Внизу нет военных людей! Прекратите немедленно! — и в ту же секунду у штурмана появлялась оторопь души и дрожь в теле. И происходило такое в момент, когда машина выходила на цель, и штурман давал команду первому пилоту:
— Hinunterwerfen! — но пилот в это мгновение видел мальчика, или девочку возрастом пяти-семи лет, разгуливающими по кабине машины. Мальчики и девочки чем-то могли напоминать детей пилотов: такие же белобрысые, лопоухие, с голубыми глазами на большой голове!
— Не слишком вольно? Не "заносит"?
— Нет. Знали, знали асы Люфтваффе: "если приведение появилось в кабине — ales, конец, не вернёмся на базу: собьют и пребывание наше в этом мире можно считать оконченным"!
О явлении "отделения души от тела" многие тогда знали, а кто не знал — только догадывались и ограничивались догадками потому, что в совсем недавнее время сплошь были атеистами, и до мистики с отделением души от тела не докатывались. Столь высокие заблуждения не касались до тех пор, пока "власть советов" очень быстро не убежала на восток, оставив "советских" людей с глазу на глаз самим себе. Вчерашние "советские граждане" долго не раздумывая, вернулись в мистицизм с намерениями решить извечный вопрос:
"что нам — власть, и что мы — власти"?
Гадания, предсказания и предвиденья в монастыре процветали и до военных действий. Обитатели монастыря могли позволить проявление интереса к потустороннему миру: их ограждала стена из красного кирпича. — Такие события, как войны, заставляют только русского человека вспоминать о боге. Разве не в вашей среде живёт пословица: "гром не грянет — мужик не перекрестится"? Не вы ли породили пословицу о громе? Разве не вы разорили монастырь?
Но были и такие, кто никогда, и ни при каких обстоятельствах не теряли веру в бога. Веру во "власть предержащих" — теряли, было много и таких, кто "святой веры" никогда не имел. Удобно: когда чего-то нет, то и терять нечего. Максимум удобств — это жить без богатства с названием "вера, надежда, любовь": коварные женщины!
Но опасность для "неимущих" не исключалась: возможность попасть во "враги" у них была наивысшая! Не имевшие "веры во власть" и родину легче предавали, и врагам, как отец, служили, но бога оставляли себе. Отец и друг Крайродной спокойно пошли работать на оккупантов, но обратить их в иную веру ни у кого бы не получилось. Хотя почему не обратиться в католицизм? Разве "бог не един"?
Хотелось бы задать вопрос штурману Luftwaffe, что бомбил окрестности монастыря:
— Meine Herre, как крепко шалили твои нервы, когда нажимал кнопку с надписью "inbetriebsetzung"? "сброс", то есть? Мешало лишнее, ненужное понятие с названием "совесть"? И если "да", то, как глубоко и сильно переживал? что могло волновать тогда? Поройся в памяти, сейчас это можно делать! И ещё, bite sere, ты, случаем, не видел тогда мальчика лет шести-семи гуляющего по кабине вашего аэроплана? "Ja", или "нет"?