Солнце ещё опустилось на метр к земле, и невидимые артиллеристы прекратили работу. Им, видно, надоело без результата бить по стене пансиона. И в тот же час на улице появилась грузовая машина с усиками спереди, точно такая, какие видел в городском сквере зимой сорок второго года и в капонире, что когда-то отрыли немцы в монастыре.
В кузове стояли русские железнодорожники, и с ними три автоматчика. Кого и от кого охраняли солдаты? Или караулили вчерашних пособников от побегов?
В кузове был отец и улыбающийся во весь рот Крайродной:
— Мать, нас в Германию отправляют! — помню слова отца.
— А мы куда!? Мы — с тобой! — за нами отец и приехал. Вот оно, продолжение гнусной немецкой морали: "нельзя своих работников угонять в неизвестность без семей"!
За считанные минуты было увязано всё, что осталось от пожара в памятную ночь. Всё длилось не более минуты: счастливы в войну были те, кто ничего не имел! Ещё понадобилась минута, чтобы мы оказались в машине и тронулись… так и тянет написать "в неизвестность".
— Слова избитые, много раз упомянуты другими, не стоит повторяться — елейно пропел бес — напиши: "мать обязана была отправиться за мужем согласно древнему закону, гласившему: "женщина всегда следует за мужчиной"!
Единственный вопрос, ответ на который не могу найти: почему мать не потащила прятаться в каменоломни от надвигающееся советской армии? Кто её удерживал? Чего ждала? Всё тот же Ангел-хранитель? Все сроки, когда ещё можно было занять хорошее место в каменоломнях, ею были безнадёжно пропущены? И что могло значить тогда для неё "хорошее место"? Почему не побежала в каменоломни при первом разрыве советского освободительного снаряда на стене здания бывшего "пансиона благородных девиц"? Всё происходило совсем близко, пожалуй, в какой-то сотне метров от временного нашего жилища, и случись маленький недолёт снаряда — и нас бы "накрыли" родные артиллеристы. Много ли нам нужно было?
— Вам бы хватило и одного снаряда. Если освобождавшие воины и не совсем бы вас прикончили, то покалечить могли основательно.
Чего ждала мать, чем руководствовалась, когда начался обстрел? Логика говорит:
— Пора прятать выводок! — какие могли быть рассуждения о работе советской артиллерии у замученной страхом матери троих малолетних детей? Плюс жены немецкого пособника? Если управляться рассудком, то после первого разрыва снаряда на стене здания пансиона благородных девиц, мать должна была сказать:
— Всё, ждать больше нечего! Нет отца нашего! Бежим спасаться сами! — а она продолжала чего-то ждать, отключив "автопилот"?
Если бы потащила спасаться в пещеры, а отец, приехав под охраной немецких автоматчиков числом трое на две дюжины пособников, никого бы не застал? Отпустили бы его немцы в таком случае? Пожалели его, как обладателя и владельца трёх малых детей? Не знаю, но допускаю такое. Чем бы всё кончилось для нас в первые часы после освобождения от врагов?
— Могло случиться и освобождение от жизни — влез с подлым замечанием компаньон — не подлое, не подлое! На одной из улиц за монастырём, девочка, что избежала угона в Рейх, сидела на пороге уцелевшего родного дома. Увидев первого освободителя, заплакала от радости и получила "привет" на слёзы:
— Што, сука, наеблась с немцами, а теперь плачешь!? - "торжество момента освобождения от рабства" было полным! Всё забылось в её жизни, но то, как соотечественник "приветил"- запомнила навсегда. Как забыть самое радостное воспоминание!?
— Да не еблась я с немцами, мала была! — исповедовалась она, когда было за пятьдесят и в отечество пришло время признавать прошлые грехи без последствий — у меня и мыслей о таком тогда не было!
— Как быть с "носителем освобождения", что так "ласково приветил" соотечественницу? Звание "героический представитель освободителей" пойдёт?
— "Приветил" девчонку потому, что и его так "привечали", с детства такие "приветы" слышал. Батюшка на матушке показывал… обучен с малолетства:
— Бабу в строгости держать! — о ином не знал солдатик. Скотство — оно сродни инфекции, или "цепной реакции". Это на выбор, что понятнее. Вы же "свои", вы иными быть не можете! Если кто-то из вас иной, чем все остальные, то вы "белую ворону" не принимаете в стаю:
— Перекрасься! Будь, как все, не старайся выглядеть лучше!
А тот солдатик злой и глупый был. Но писавшие "про войну" таких оправдывали: "он не отошёл от "горячки боя"… Вроде как бы в "беспамятстве" пребывал, а в беспамятстве не то, чтобы сказать гадость соотечественнику, в беспамятстве что угодно позволялось делать: