Мужик помотал курчавой башкой, оглянулся вокруг.
— Если ОНИ проснульись, то не успокоячся, пока в городье не осчанется никого живого. Для этого их и росчили. Нужно бежачь очсюда… Транспорчь бы… Насколько я знай, главное скопление спящих чварей было вон в той стороне, — он кивнул на противоположный тому, откуда мы прибыли конец города. Другую сторону мы уже зачисчили, травя чварей, пока они не проснульись…
— У нас в паре-тройке километров отсюда есть транспорт, — сказал я. — Только вот Санек… Он пойти не сможет.
Мужик внимательно посмотрел мне в глаза.
— А ты его не осчавишь, правда?
— С Данилычем бы связаться, — простонал я страдальчески, вдруг особенно четко понимая, что улицу сейчас захлестнет лавина живых машин смерти, а через несколько минут она доберется и до автопоезда.
— У меня в нагрудном кармане — включенная рация, — сказал присмиревший Санек. — Я ее активировал, когда Нэко сказал, что сам отключил радиосвязь костюмов…
Я мигом оказался рядом с Саньком.
— Где? В каком именно? Данилыч! Данилыч, ты слышишь?!
— Слышу, не ори ты так, — прохрипел из миниатюрного устройства Данилыч.
— Как вы там? Как Ками? Она…
— Чертова девка, — захрипел Данилыч. — Свалила меня в секунду, горло болит…
Дальнейшие слова можно было спокойно заменить минутным пищанием. Данилыч прокашлялся и продолжил:
— Пока я валялся, она умудрилась отбить атаку здешней живности, потом заработала рация, и она все ваши разговоры услышала, теперь сидит, плачет…
— Данилыч, колеса нужно быстрее поменять! — крикнул я, сейчас здесь такое будет! Нэко…
— Нет больше вашего Нэко, — прохрипел Данилыч, потом как-то странно крякнул и прикрикнул на кого-то: — Гайки, говорю, подавай! И прекрати реветь, дура!
— Как нет?! — Я ничего не понимал. — Что там у тебя происходит?
— Вы сюда бегите быстрее, — ответил напряженным голосом водитель. — Я тут уже одно колесо практически поменял… — ДАВАЙ ГАЙКИ!!! — а эта дурочка ревет и не помогает… Она братца своего ненастоящего вместе с мотоциклом твоим и вторым типом из пулемета в лоскутья разнесла, когда через рацию все услышала. Теперь в истерике сидит: то смеется, то плачет. Им бы не по этой дороге направиться, не мимо нас… От Нэко только клочья кровавые остались — и чем только сейчас пулеметы заряжают?! — а этот второй куда-то в развалины убег, на сканерах его не видно… А вы бегите скорее, чего там копаетесь? Нужно еще одно колесо заменить — истрепали, твари панцирные…
Я поднял глаза на сосредоточенно слушающего наш с Данилычем разговор чернокожего мужика.
— Я без Санька не пойду.
— Да я уже поньял, — отмахнулся здоровенной ручищей тот. — Раздевайся. И дружька своего помоги раздечь.
— Зачем?! — снова завертел головой Санек. — Голым умереть?
— Я чебя, белый придурок, во всей амуниции тащичь не собираюсь! — рявкнул мужик, стаскивая с Санька шлем. — Это же лищьний вес!
Я, понимая, что сейчас придется бежать так, как никогда в своей жизни не бегал, лихорадочно сдирал с себя ремни с боеприпасами, комбинезон… Автомат я решил оставить, равно как и пару рожков к нему: несмотря на то что это лишняя тяжесть, оружие могло сохранить нам жизнь. Вспомнив о тактических очках, я достал их из кармана «личного медика» и, с облегчением убедившись, что они целы, надел их, защелкнув замочек на затылке. Улица осветилась уже привычным желтым светом. Оглянувшись на ее дальний конец, я заметил, или мне показалось, что я заметил, неясные, вяло двигающиеся тени.
— Поползли, — подтвердил чернокожий. — Они пока еще не совсем отошли от спячки, медличельные, так что терячь времья нельзья.
Мужик без видимых усилий взвалил на себя длинное тощее тело вопящего что-то Санька, которому он оставил только футболку и трусы.
— Меня Имар зовучь, — сказал он. — Ну что, побежали?
Эпилог
Вдох-вдох, выдох-выдох. Дыхание бегуна, который удвоенным рывком вбивает в горящую грудную клетку воздух, так необходимый для бешено качающего кровь сердца. Почему же я так мало уделял внимания физической подготовке? Около двух километров разделяют меня с целью. Около двух километров…
И привычка ездить на транспорте.
Я бежал через развалины мертвого города, что внезапно ожил, но ожил лишь только для того, чтобы посеять смерть. Проплывали мимо полуразрушенные дома, в черные провалы окон не мог проникнуть даже взгляд через тактические очки. Желтый город, желтые стены, желтые кучи мусора, желтая разбитая техника на улицах — все, окружающее меня, тяжело уходящее назад с каждым шагом, было желтым, благодаря просветляющим тьму очкам. И хотя небо над головой было таким же непроницаемо темным, как и провалы в стенах домов, я-то знал, что оно на самом деле грязно-розовое, покрытое странными вертикально-бахромчатыми облаками, которым не было места в моем родном мире. Но таким оно станет потом, на рассвете, через несколько долгих часов — время, которое для меня сейчас, когда я считал каждую секунду, хватая воспаленными легкими сырой воздух чужого для меня мира, практически вечностью.
Вдох-вдох, выдох-выдох.
Боль в боку становится все настойчивей, тяжелый автомат ненужной железякой колотит о ребра, но держать его двумя руками просто нет сил. Я сказал «ненужной железякой»? Каждую секунду из-за любой рухнувшей стены, из-за любого оплывшего неподвижной глыбой металла боевого механизма могла выскочить смерть в шипастом панцире, вылететь струя разъедающей плоть и металл кислоты. И тогда — надежда лишь на два черных ствола да на свою реакцию… Да и, пожалуй, на Бога.
Вдох-вдох, выдох-выдох. Помоги мне добежать, Господи…
Что есть человек, что Ты замечаешь его? Чем для Тебя является человеческая личность, что Ты готов прислушиваться к его просьбам? Почему Тебя, Кто поистине всемогущ и Чьи помыслы неизмеримо выше самой высокой человеческой мудрости, интересует судьба глупого существа, которому Ты дал полную свободу выбора, в том числе и свободу ошибаться?
Оглядываясь на пройденный за несколько месяцев путь, я вижу действие руки Того, к Кому сейчас обращена моя просьба. Умеющему рассуждать человеку нетрудно будет это увидеть: там, впереди, за несколькими кварталами руин и исковерканной техники, человеку, которого я знаю не более трех месяцев и который стал моим близким другом, помогала ремонтировать автопоезд девушка, которая полчаса назад хотела меня предать.
Справа, рядом со мной, дыша как загнанная лошадь, бежал еще один человек. Час назад он спокойно разнес бы мою, не такого цвета как у него, голову выстрелом и не чувствовал бы угрызений совести, а сейчас он тащил на плече другого моего друга, спасая его от смерти.
Слева от меня неслось легкими прыжками странное, легкое существо, которому ничего не стоило, несмотря на относительно небольшие размеры, в доли секунды откусить мне ногу или раскусить, как орех, череп. Тем не менее я доверял этому существу даже больше, чем своим друзьям.
И хотя я и не понимаю замыслов Того, Кто не раз отвечал на мои неумелые просьбы, но мне, наверное, нужно было пройти миллиарды или намного больше километров, чтобы хоть немного сократить разделяющее нас расстояние…
Или понять, что этого расстояния теперь не существует.
Вдох-вдох, выдох-выдох.
Я должен был добежать. От этого зависела не только моя жизнь, но и жизнь других, так как только я мог увести их от смерти. И вдобавок от этого зависело счастье еще одного человека, который обещал ждать меня, что бы ни произошло.
Один человек, скользящий на деревянной доске по волнам живого моря, сказал мне о том, что Дорога — одна, но путь у каждого — свой. Теперь мой путь пролегал через царство смерти к той, одной Дороге, что могла вывести меня и тех, кто со мной, к жизни. И к той, что так же, как и Дорога, была для меня одной-единственной.
Вдох-вдох, выдох-выдох.
Я обязан был добежать.
Примечания
1
Давидова Псалтырь. Псалом № 22.
(обратно)